Ранние хазары в Северном Причерноморье (постановка проблемы)

Среди раннесередневековых комплексов, оставленных кочевым населением Северного Причерноморья, внимание исследователей чаще всего привлекают находки “перещепинского” круга. Причиной этого является не только богатство инвентаря, а также и дискуссионность основных вопросов интерпретации данных комплексов: от первичной - до хронологии, этнической и культурной принадлежности. После выхода же монографии Й. Вернера1 начали обсуждаться не только персональная принадлежность перещепинской находки вождю уногундуров Кубрату, но даже принадлежность вознесенского комплекса болгарскому хану Аспаруху

Основанием иногда крайне противоположных выводов об этносе владельцев кладов “антской” и кочевой групп служило представление о надэтническом характере “дружинной” культуры, которую они якобы репрезентируют. Такой подход фактически априори отрицает возможность принадлежности определенным этносам большинства категорий ювелирных изделий, вооружения, деталей снаряжения коня. Если согласиться с этой кабинетной конструкцией, приходиться признать, что при кардинальных различиях в хозяйственном укладе, ремесленной базе, традициях, идеологии и т.п. внешний облик славянской знати VII в. практически ничем не отличался от кочевнической. Несмотря на очевидную абсурдность такого утверждения, концепция всё ещё жива и продолжает дарить всё новые парадоксальные заключения относительно погребений и комплексов “антской” группы3.

Ситуация с комплексами “кочевнической” группы несколько иная. Как справедливо отметила Г.Ф. Корзухина, кочевники никогда не зарывали вещи в виде кладов, поэтому все комплексы из Северного Причерноморья, часто называемые в литературе “кладами”, на самом деле связаны с погребениями4. Наличие хотя бы отрывочных сведений о погребальном обряде - одного из решающих этнических признаков для археолога, заставило исследователей искать возможные параллели - и поиски увенчались успехом. Первым реальным шагом, который сдвинул проблему с мертвой точки, стала правильная интерпретация Вознесенского комплекса. С.А. Плетнева первой отказалась от версии о военном лагере и сравнила его конструкции с тюркскими поминальными оградками5. К сожалению, к её мнению не прислушались, и лишь много позже надежная аргументация А.К. Амброза заставила исследователей смотреть на Вознесенку уже как на тюркский поминальный храм в честь знатного лица. По аналогии с Вознесенкой исследователь отнес к поминальным храмам и Глодосы, а также с оговорками указал на возможность связи Перещепины с аналогичным поминальным обрядом6. После выхода статьи А.К. Амброза несомненной была лишь тождественность вознесенских сооружений к комплексу из Сарыг-Булуна (рис.1, 1, 2), аналогия же с поминальным комплексом Кюль-Тегина (рис.1,3) казалась лишь символической. Но интуиция исследователя блестяще подтвердилась публикацией В.А. Кузнецовым комплекса из Мокрой Балки (рис.1, 4), планировка каменных сооружений которого практически точно повторяет внутренний павильон поминальника Кюль-Тегина (рис.1, 3), а набор сбруйных бляшек соответствует вознесенскому (рис.2, 10, 11, 13, 20)7. Независимо от А.К. Амброза к подобным выводам пришел и А.И. Семёнов, который коснулся вопроса центральноазиатских элементов в раннесередневековых памятниках Причерноморья8. Исследователь выделил группу кочевнических кремаций VII - начала VIII вв., к которой исследователь отнес могилы ІІ и VII из Новогригорьевки, Вознесенку и Глодосы. Не со всем можно согласиться. Могила VII из Новогригорьевки не содержит как вещей, типичных для выделенных погребений с кремациями, так и вообще вещей VII - VIII вв.. Удобная в данном случае для А.И. Семёнова поздняя датировка погребения А.К. Амброза не подтвердилась. Известный А.К. Амброзу только по описанию комплекс из Макартета действительно синхронен могиле VII из Новогригорьевки, но также явно синхронен и могилам VIII, ІХ, несомненно относящихся к V в. (их датировка сужена мной до периода 454-480 гг.9). Также сомнительна и попытка на основании находки позвонка человека в норе грызуна утверждать наличие в Вознесенке остатков сожжения кагана или жертвы. Приведенный самим же А.И. Семёновым, как ближайшая аналогия, поминальный комплекс из Сарыг-Булуна в Туве никаких остатков кремации или человеческого жертвоприношения не имел10, отсутствуют они и в Мокрой Балке. В Вознесенке есть только остатки сожжения трех мечей, кинжалов, стрел, сёдел и сбруи, в Мокрой Балке отсутствовали лишь мечи и кинжалы. Остатки обожженной сбруи вознесенского типа содержали и комплексы катакомб могильника “Директорская Горка”, расположенного недалеко от Мокрой Балки11. Вознесенский поминальный обряд заставляет вспомнить ещё несколько комплексов. Уже упоминавшийся комплекс гуннского времени из урочища Макартет представлял собой остатки сожжения сбруи (удила и бляшки узды), сёдел (фрагменты обкладки лук седла с чешуйчатым орнаментом), стрел и двух котлов, сложенных в небольшой ямке, в которую были вогнаны три меча12. Поразительное сходство обряда с вознесенским несмотря на солидную хронологическую разницу позволяет поднять вопрос о сходстве идеологических представлений этих двух групп населения и даже о их этнической близости. Другой комплекс происходит из разрушенного кургана вблизи с. Большая Орловка в Подонье. Погребение в кургане отсутствовало, вместо этого найден аналогичный вознесенскому комплекс вещей, который лежал довольно компактной грудой. Он вмещал 15 удил с S-образными псалиями; 7 аркообразных стремян, остатки узды в виде пряжек, колокольчиков, бронзовых квадратных и прямоугольных бляшек, обтянутых золотой фольгой, золотое “колёсико”, бронзовый кувшин и бронзовое посеребренное блюдо, золотой солид Тиберия (695 ­705 гг.), а также ряд вещей, точное назначение которых не известно13. По технике выполнения и орнаментации ближайшими аналогиями бляшкам являются вознесенские и ясиновские. Золотое “колёсико” из комплекса, очевидно, аналогично колесикам из Макуховки, Ясинового, Перещепины (рис.3, 19, 24-26). Комплекс принадлежит к горизонту, переходному от перещепинской культуры к салтовской - горизонту Галиат­Геленовка, довольно уверенно датированного рамками 725-740 гг.14. Нельзя не отметить то, что курган территориально расположен в зоне наибольшей концентрации курганов с подквадратными ровиками, рядом с такими памятниками, как Саловский курган и Романовка, причем является самым высоким среди них. Два подобных большеорловскому кургана известны и в Борисовском могильнике в Западном Предкавказье (№ 3, 5). Под курганными насыпями в центре были сложены сломанные сабли, ножи, кресало; все вещи обожжены, но датируются уже не раньше Х в.15. Наоборот, более ранний комплекс “Царского кургана” (Прикубанье), который состоял из геральдических деталей пояса, завернутого в кольчужную ткань16. Единственным подкурганным трупосожжением данного круга является синхронное большеорловскому кургану погребение из Геленовки, расположенное неожиданно глубоко в лесостепи у р.Стугна (Васильковский р-н Киевской обл.). Э.Руликовский интерпретировал найденные фрагменты керамики как остатки урны, вследствие чего погребение как урновое трупосожжение ошибочно определила Л.В.Томилович17. На самом деле углисто-золистое пятно прослеживалось практически по всей площади кургана (диаметр - “18 шагов”), начинаясь от уровня древней поверхности и немного углубляясь, вследствие чего исследователь предположил в данном случае сожжение на месте. Кроме кремированных человеческих костей в насыпи кургана найдены кости коня и собаки. Погребальный обряд в данном случае очень близок к могиле І из Новогригорьевки, но вместо курганной насыпи она имела выразительные внешние признаки в виде круглой каменной выкладки диаметром ок. 21 м.18. Из сохранившегося инвентаря следует отметить восьмеркообразное стремя и узкий наконечник копья, которые имеют прямые аналогии в Глодосах, а также штампованные бронзовые позолоченные бляшки с характерным пальметообразным орнаментом (рис.2, 1, 12, 32).

Отдельно рассмотрим интерпретацию Глодосского комплекса, которая, по нашему мнению, нуждается в существенной коррекции19. Уже с момента своего открытия комплекс находился в жесткой зависимости от Вознесенки. А.Т. Сміленко определила его как военный лагерь с погребением убитого вождя20. А.К. Амброз по той же аналогии предположил, что остатки двух «рвов», выявленных неподалеку от места находки, являются частью поминального храма, основная часть которого сейчас затоплена водохранилищем. Наличие же среди вещевого комплекса кальцинированных костей человека А.К. Амброз объяснил ритуальным жертвоприношением, пример которого действительно находим в Менандра21. К сожалению, отрывок текста Менандра22 обрывается, не давая описание обряда, но все же довольно ясно, что отправление на тот свет четырех рабов-посланников с их лошадьми никак не связанно с приношением покойнику даров самым близким окружением покойника - это две абсолютно разные церемонии. Наиболее распространенный способ убийства жертвы при погребальном обряде - удушение. Он предусматривает невредимость тела для того, чтобы жертва полноценно служила своему хозяину в потусторонней жизни. Человек же из Глодос получил, по крайней мере, две рубящие раны в области головы и бедра23. Рана на ноге малопонятна в случае жертвоприношения, в то же время она одна из наиболее характерных ран всадника. Как показали палеопатологические исследования, травмы нижних конечностей преобладают у населения салтовского Дмитровского могильника, в то время как у славян преобладают травмы верхних конечностей24. Против интерпретации глодосских вещей как даров свидетельствует и Вознесенка. В жертвенной яме Вознесенки кроме трех поясов с мечами и кинжалами не было ни одного личного предмета; только остатки сбруи найдены и в Мокрой Балке. В Глодосах набор иной - здесь было снаряжение двух коней, палаш, кинжал, наконечник копья, а также личные вещи - сережка, две большие пирамидальные подвески головного убора (как правило, их также называют «сережками»), два перстня, четыре шейных цепочки и т.д.. Подозрительным является лишь количество цепочек, другие же предметы явно принадлежали одному человеку. Сомнительным выглядит и ритуальное значение так наз. «рвов». В тюркских «оградках», курганах с подквадратными ровиками сакральное значение имеет замкнутое с четырех сторон пространство, а не сам вал или ров. В Глодосах же обнаружены лишь две неглубокие траншеи, параллельные речке, причем верхняя из них разорвана, судя по её отсутствию в раскопе ІІІ25. Гипотеза А.К.Амброза о затоплении нижней части “храма”, по-видимому, просто лингвистическое недоразумение - на самом деле речь идет не о водохранилище, а лишь о небольшом пруде. Но “рвы” не могли служить и оборонительными сооружениями, поскольку уже само расположение военного лагеря на склоне берега речки (угол наклона ок. 20º) выглядит невозможным. Таким образом, если не принимать во внимание траншеи, отношение которых к погребальному комплексу доказать трудно, Глодосы по топографии относятся к группе т.н. «речных», т.е. тайных бескурганных береговых погребений, типичных для гуннского времени. Именно этот факт настораживает, поскольку относительно синхронной Вознесенки А.К. Амброз наоборот отметил помпезность сооружений, которые свидетельствуют об отсутствии боязни осквернения26. В то же время могила І из Новогригорьевки действительно оказалась ограбленной. Все рассмотренные нами выше комплексы имели выразительные внешние признаки и только Глодосы выпадают из этого ряда. Вопросы вызывает и состав инвентаря. Возникает впечатление, что после кремации были собраны лишь металлические вещи, преимущественно драгоценные, причем далеко не полностью, что сказалось на фрагментарности наборов деталей украшений, меча, кинжала, снаряжения коня, серебряной посуды и т.п.. Кальцинированные кости представлены такими мелкими обломками, что для определения антропологами были использованы лишь 22 из них, а для гистологического только 17, причем часть из них оказалась костями барана, все остальные кости, в таком случае, были просто оставлены на месте сожжения. Еще один странный факт - полное отсутствие костей коня. При таком невнимании к костям и поспешности при собирании инвентаря неожиданным выглядит свидетельство крестьян, обнаруживших комплекс, что предметы были сложены на две кучки. В одной из них выделялись предметы конского снаряжения, другая кучка располагалась над ней или немножко в стороне27. Для того, чтобы в таких условиях кучки сохранили свою форму в яме шириной 1 м и глубиной 0,7 м нужно было сделать так, чтобы предметы не распадались. Последнее легко сделать с помощью мешков, остатки которых, по-видимому, и обнаружены в комплексе в виде обрывков грубой полотняной ткани28. Но о каком ритуале в таком случае может идти речь, если в яму просто были брошены два мешка с предметами?

Тайный характер комплекса, явное небрежение костями, фрагментарность вещевого набора, отсутствие следов ритуальных действий на месте находки позволяют усомниться в интерпретации комплекса как погребения. Сомнения в аутентичности комплекса усиливает железная мотыга. Мотыга была и в кургане № 20 Чир-Юрта, она частая находка в более поздних салтовских кремациях, но её присутствие в погребении кочевого аристократа такого ранга выглядит не совсем понятным. Среди всех железных предметов она меньше всего коррозирована, что может быть следствием не только её массивности, но и более позднего попадания в землю. Эти факты позволяют высказать гипотезу, что комплекс из Глодос является не погребением, а спрятанными вещами из ограбленного погребения по обряду кремации.

Не исключена и действительная принадлежность к комплексу “рвов” - данные траншеи могли образоваться вследствие безуспешных поисков закопанного клада самими грабителями. Эту вероятность усиливает совпадение их наибольшей глубины (0,7 м) с глубиной ямы с находками. Поскольку обе траншеи параллельны речке, в данном случае одним из ориентиров отсчёта шагов явно был край воды, который при резком поднятии уровня воды в реке и привёл к фатальной для грабителей ошибке. Напомним, что одно из погребений круга Глодос - могила І из Новогригорьевки - действительно оказалось ограбленным. На возможность происхождения и Перещепинского комплекса из ограбленного поминального храма или погребения указывал А.И. Айбабин29. В литературе не существует специального термина для данного типа археологических комплексов, хотя наиболее близкое по смыслу всё-таки понятие “клад”, которое, кстати, довольно часто употребляется и относительно глодосской находки. Принципиальное значение такой интерпретации состоит в том, что глодосский комплекс содержит далеко не полный вещевой набор погребения и лишь косвенно может свидетельствовать об особенностях погребального обряда. Как ни странно, новая интерпретация Вознесенки и Глодос возвращает нас к старой идее А.Т.Смиленко о возможности прямой связи между ними. Действительно, однокультурные, практически синхронные и равные по социальному статусу погребение и поминальный храм, расположенные в одном регионе и принадлежащие, по-видимому, высшему слою аристократии, вполне могли быть связаны с одним человеком.

Глодосы, Геленовка и могила I из Новогригорьевки объединяются в одну группу по наличию костных остатков трупосожжения человека. Данный обряд напоминает известный из письменных источников обряд кремации тюрок-тугю (или, как предложил называть их Л.Н. Гумилев, “тюркютов”), которые практиковали его до первой трети VII в. (последние известные сожжения кагана Хйели в 634 г. и его племянника Хэлоху в 639 г.), но, к сожалению, достоверных археологических данных о ранних тюркютских трупосожжениях пока что практически нет30. В этом плане внимание исследователей давно притягивали близкие по обряду два кургана из Копенского чаа-таса (Енисей), курган 1 могильника Курай IV, и курган 4 1935 г. из Туэкты, (Алтай). В центре курганной насыпи осуществлялось основное погребение по обряду трупоположения, вокруг которого располагались несколько комплексов, содержащих обожженные остатки сбруи, поясного набора, вооружение и кальцинированные человеческие кости. По мнению А.А. Гавриловой, данные комплексы следует считать кремациями, хотя в литературе они часто называются “тайничками”31. Сейчас стало, ясно, что в культуре хакасов чаатас обряд трупосожжения был основным. Кремация совершалась на стороне, после чего косточки ложили посредине большой квадратной или прямоугольной ямы, чаще всего на пол, но иногда и в урны. Также в могилах в большом количестве присутствуют кости жертвенных животных - овец, коров, свиней. Над рядовыми погребениями насыпался курган, над погребениями же знати строились каменные прямоугольные или шестиугольные мавзолеи (рис.1, 5-7)32. Близкие приднепровским погребения известны в Верхнем Прииртышье. Под небольшими округлыми курганами, выложенными из камня, на уровне древнего горизонта находились остатки трупосожжения, иногда вместе костями животных33. Погребение из Новогригорьевки сближает с тюркскими и наличие округлой каменной выкладки. Единственной аналогией данному сооружению из Причерноморья являются три гуннских погребения второй половины V в. того же могильника - могилы VII - IХ , что снова, как и в случае с Макартетом, поднимает вопрос об общности происхождения этих групп населения, разделенного двухсотлетним промежутком. Ещё выразительней могила ІІ из Новогригорьевки, которая, как убедительно показано А.И.Семеновым, оказалась не погребением, а деталью каменной конструкции, идентичной “усам” Центральной Азии и Казахстана. По нашему мнению, исследователь действительно прав, утверждая, что независимо от времени сооружения “уса”, расположение рядом раннесредневековых кочевнических погребений явно не случайно34. Культура чаатас, и обряд трупосожжения в том числе, связаны с таштыкской культурой, поздний, кашковский, этап которой датируется ІV-V вв.35. Для ІV в. - времени появления в Европе гуннов, ареал таштыкской культуры был практически единственным регионом, где гунны реально могли воспринять обряд трупосожжения. Вполне вероятно, что и раннетюркютский обряд кремации возник именно под таштыкским влиянием. Это позволяет высказать предположение, что европейские гунны (или по крайней мере та их часть, которая практиковала обряд трупосожжения) были близкородственны ранним тугю и киргизам и в конце ІІІ - первой половине IV в. проживали где-то в районе казахского Прииртишья.

Вознесенка, Глодосы, м.І Новогригорьевки, комплекс из Мокрой Балки, погребения Директорской Горки, Геленовка и Большая Орловка образовывают группу памятников, связанных с кочевым населением, которое практиковало обряд кремации и поминальные культы с выраженным культом огня. Хронологически и культурно близкие погребения и поминальные комплексы находим только на одном долгофунционирующем памятнике - Борисовском могильнике. Как я уже пытался показать36, обряд кремации возникает в Борисово в конце VII в. и в начале VIII в. полностью вытесняет труположения. Начиная с середины VIII в. ряд аналогичных по инвентарю и обряду бескурганных могильников возникают в Западном Передкавказье и Прикубанье (Дюрсо, Казазово 2, Перекупский ІІ, Молдованка и пр.), а также в бассейне Северского Донца (Ново-Покровка, Сухая Гомольша, Красная Горка, Маяки, Тополи, Кочеток, Пятницкое). Все могильники принадлежат к салтовской культуре. Большое число известных на сегодня кремаций позволяет говорить об устойчивом обряде - ямные или урновые кремации, недалеко от которых часто располагаются “тайнички” - сложенные в небольшую ямку комплексы обожженных вещей, которые, как правило, составляют сабли, кинжалы, боевые топоры, кистени, один или несколько комплектов стремян и удил, наконечники стрел и копий, часто встречаются серпы или другие хозяйственные орудия. Сабля всегда согнута пополам, часто также согнуты или сломаны стремена и удила. Обряд повреждения оружия известен и в Глодосах. Судя по отсутствию свежих следов слома, целый ряд железных вещей попали в комплекс уже фрагментированными, а не были повреждены крестьянами, нашедшими “клад”. Это обломки меча, кинжала и двух стремян, наконечники стрел, железный предмет, напоминающий лезвие топора и др.. Повреждение можно объяснить и ограблением, но присутствие согнутого пополам наконечника копья свидетельствует именно в пользу существования обряда. Аналогично сломаны были и железные предметы поминального комплекса из Мокрой Балки, в Перещепине сломан основной меч, палаши же из Вознесенки были согнуты ударом в кучу железных предметов. Салтовские комплексы принадлежали рядовому, уже оседлому, населению, поэтому их трудно сравнивать с Вознесенкой или Глодосами. Но сохранение главных черт - кремация, ритуальное сожжение и порча вооружения покойника, которое закапывалось потом в небольшую яму, а также факт несомненной хронологической и культурной преемственности, прослеженный на материалах Борисовского могильника, позволяют все же довольно уверенно говорить об их этнической родственности.

Вторым, более отдаленным кругом аналогий к интересующей нас группе погребальных комплексов, следует признать курганы с подквадратными ровиками сер.VIII - нач.ІХ вв., подавляющее большинство которых исследовано в Сальско-Манычском междуречье в зоне расположения кургана из Большой Орловки (рис.1, 11-14). Идеологическая связь подкурганных ровиков с тюркскими оградками и Вознесенкой была надежно аргументирована А.И. Семёновым37 и поддержана другими исследователями38. Сооружение ровика начиналось ещё до совершения погребения и насыпки кургана, т.е. поминальный культ и погребальный обряд были слиты в данном случае воедино. Правда, кроме курганов с погребениями в центре, известны и курганы с ровиками, но без погребений, т.е. чисто поминальные. О том, что ровики воспринимались как дешевая замена архитектурных конструкций, свидетельствуют «пристройки» (рис.1, 12), которые часто прилегают к основному квадрату, а также редкие находки под курганной насыпью деревянных конструкций. Наиболее интересен в данном случае курган №5 могильника Романовский І, где под насыпью оказалась квадратная площадка из сырцового кирпича39. Поскольку все известные курганы данного типа связаны с погребениями по обряду ингумации, можно лишь утверждать, что данная группа населения была родственной, но несомненно, не идентичной салтовскому населению, кремировавшему своих покойников, хотя среди последнего и встречаются группы с биритуальным обрядом (Красная Горка).

Вещеведческое изучение предметов комплексов перещепинско-вознесенского круга также дало ряд важных наблюдений. А.К. Амброз обратил внимание на однотипность клинкового оружия Вознесенки, Глодос и Перещепины. Мечи имели перекрестья с ромбовидными выступами по центру и на концах, рукоять украшалась фигурными золотыми футлярами, а ножны имели Р-образные инкрустированные выступы; фрагмент футляра рукояти аналогичного меча происходит и из Келегей (рис.2, 3­5). Вознесенку и Глодосы сближает также наличие уникальных коленчатых кинжалов, аналогии к которым широко представленные на изображениях Средней Азии и тюркских скульптурах40. Аналогичный кинжал, а также ещё два перекрестья с ромбовидными выступами по центру и на концах, найденные в кремационных погребениях 94, 134 и 138 Борисовского могильника41. Похожие перекрестья также известны на тюркских скульптурах42. Коленчатый кинжал был и в п.3 Директорской Горки43, более поздний - в салтовском поминальном комплексе из Тополь44. Археологические находки на востоке происходят из всё той же культуры чаатас. По мнению Л.Р.Кызласова, чаатассикие коленчатые кинжалы происходят от коленчатых таштыкских ножей45. Устойчивое сочетание предметов данного типа с одним погребальным обрядом нельзя считать случайным. Чрезвычайно ценны и наблюдения А.И. Семёнова об идентичности орнаментальных мотивов и техники инкрустации золотой насечкой по железу кинжалов из Глодос и Вознесенки.

В этой редкой для Европы технике были инкрустированы также 3 стремени и удила из Вознесенки, перекрестье уже упоминавшегося меча из Перещепины. Исследователем четко очерчен и круг аналогий: все тот же треугольник - тюркские погребения Алтая, Саловский курган с подквадратным ровиком, салтовские кремационные могильники Прикубаннья Дюрсо и Молдаванка, Алексеевский клад; неожиданной оказалась лишь полная идентичность вознесенских стремян к изображению в Уструшанском храме46. Аналогично инкрустированные стремена и удила опять находим и в культуре чаатас47. Орнаментация вознесенских стремян и бляшек - так наз. “растрепанная пальметта” - широко представлена в комплексах перещепинского круга и в Средней Азии, аналогичный орнамент можем обнаружить на обкладках седла из кургана 17 Чир-Юрта и кургана 5 могильника Катанда ІІ на Алтае48. Исследование З.А.Львовой предметов варварской группы из Перещепины кроме уже упоминавшейся инкрустации на мече показали наличие еще одной характерной ювелирной техники - гнезда для вставок конструкции “разрезной нахлёст”, зафиксированной на большинстве предметов варварской группы. Аналогии к такой технике - ювелирные изделия гуннского времени (опять!) и нагрудные украшения из Глодос49. Близость перещепинского деревянного сосуда, от которой осталась золотая обкладка, декорированная “растрепанной пальметтой” (рис.3, 36), к ясиновскому кувшину уже отмечалась А.И.Айбабиным50, к кувшину из Копенского чаатаса - С.А.Плетнёвой51, а обкладок седла к катандинским - А.А.Гавриловой52. В погребении из Новых Санжар найден обломок удил з костяными псалиями, которые заставлят вспомнить о костяных псалиях тюрок Алтая. Также в Новых Санжарах, “Царском кургане”, Вознесенке, Борисово и в курганах Чир-Юрта обнаружены фрагменты кольчуги кольчуги, которые для данного периода известны только в этом круге комплексов.

Явные параллели в вещевых комплексах вознесенского и перещепинского типов заставили А.И.Семёнова поднять проблему их происхождения: следствие ли это их однокультурности или использования изделий одной мастерской53. Прямого ответа исследователь не дает, но несмотря на весь дипломатизм высказываний сквозь последние статьи красной нитью проходит идея о принадлежности комплексов типа Перещепины с византийскими монетами первой половины VII в. булгарам, а Вознесенки и донских курганов с подквадратными ровиками ­хазарам54, т.е. выбор, судя по всему, пал именно на вариант мастерской. В таком случае возникает много закономерных вопросов - что это за мастерская, причины её возникновения, локализация, этнос мастеров, истоки ремесленных традиций, почему она обслуживала сначала только булгар, а потом только хазар и т.д.. Правда, один из вопросов имеет довольно четкий ответ - истоки специфических ремесленных традиций, представленных в Европе только этой “мастерской”, тянутся в Среднюю и Центральную Азию и связаны с тюркской средой. Речь идёт не об общетюркских традициях, а о конкретных этносах - тюркютах и хакасах. Та же ситуация с погребально­поминальными памятниками круга Вознесенки. Но если традиции хакасов ещё могут быть переданы через тюркютов, то отказаться от непосредственного присутствия тюркютов уже сложно.

А.И.Семёнов, как и довольно много других исследователей, считает хазар и тюркютов разными группами Хазарского каганата, дипломатично сомневаясь в наличии четких критериев для их различения и вообще выделения тюркютов в Восточной Европе55. Версия о самостоятельности хазар и о их появлении в Европе ещё вместе с гуннами, популярная в старой литературе, сейчас, пожалуй, может заинтересовать только историографов. Никак не способствует её реанимации и отмеченные нами выше явные параллели между кремациями V и VIII вв.. Дело в том, что группа Новогригорьевка-Макартет оставлена этническими гуннами. Как я уже пытался показать56, цепочка аналогичных по инвентарю и обряду комплексов Сегед-Надьсекшош, Печ-Усёг (Венгрия) - Новогригорьевка, Макартет (Украина) - Нижняя Добринка, Покровск, Ровное (Саратовское Поволжье) отображает обратную миграцию гуннов после разгрома в 454 г.. К сожалению, тогда мне не была ещё знакома работа Л.М.Левиной, в которой опубликован материал, убедительно показывающий, что обратная миграция гуннов достигла и Восточного Приаралья57. Таким образом, несмотря на то, что небольшие группы гуннов остались на Северном Кавказе и в Поволжье, основная масса отошла гораздо дальше на восток. Ни в одном из указанных регионов эволюция гуннской культуры не прослеживается дальше середины VI в., что свидетельствует о постепенном растворении гуннов среди местного населения.

Первое реальное упоминание хазар на Кавказе содержится в “Церковной истории” Псевдозахарии58, причем, судя по упоминанию авар, датируется не ранее 560-562 гг.. Но именно в 60-х гг. VI в. на Кавказ, преследуя авар, впервые проникли и тюркюты. Следующее надежное упоминание хазар относится уже к 20-м гг. VII в.. В капитальных работах М.И.Артамонова и А.П.Новосельцева59 достаточно полно проанализирован весь круг источников и вопросов, связанных с закавказской кампанией Ираклия и участием в ней тюркютов. Для нас важно, что источники параллельно используют этнонимы “тюрки” и “хазары”, причём не существует ни одного текста, где бы эти два этнонима различались. После же переворота 630 г. даже хазарские каганы из рода Ашина именуют себя только хазарами. Вывод довольно прост: “хазары” (qazar) - это все лишь название одного из западных племён тюрок-тугю, которое чаще всего отождествляют с “ко-са” китайских источников. Конечно, осторожность тут не помешает - не исключено, и даже наоборот - вполне вероятно, что в рамках Хазарского каганата хазары были далеко не единственным тюркютским племенем (вспомним, например, кабар), но на фоне многочисленных зависимых нетюркютских племён все они для соседей покрывались под этнонимом доминирующего племени. Несмотря на общность происхождения и идеологических представлений, погребальный обряд таких племён мог быть разным, но различия в вещевых комплексах вряд ли должны оказаться заметными. Похожую ситуацию мы и наблюдали выше при анализе археологического материала. Отметим, что для ни одного исторического периода в Причерноморье археология не имеет столь мощного массива фактов, который бы так прозрачно иллюстрировал центральноазиатское происхождение определенной группы кочевников. Бесспорные аналогии из Средней Азии, Тувы, Алтая и Монголии в практически синхронных тюркских памятниках делают тюркютскую атрибуцию рассмотренных нами комплексов несомненной, а репрезентировать тюркютское население в Европе VII - начала VIII вв. могли только хазары. Подчеркнем одно обстоятельство - центральноазиатские аналогии практически синхронны нашим комплексам, в то время как остальные восточноевропейские тюркские племена - савиры, булгары, оногуры и т.д. появились на Кавказе и в Причерноморье еще в конце V в., и их материальная культура до VII в. должна была обрести полностью европейский облик. Единственное возражение, которое приходиться слышать в этой ситуации - это напоминание о том, что, согласно “Именнику” болгарских ханов (восходит к ІХ в.), большинство из них принадлежали к роду “Дуло”60, который многими исследователями связывается с названием северо-восточного западнотюркютского племенного союза “дулу”, занимавшего Семиречье и Западную Джунгарию и включающего после 634 г. пять племен тюрок-тугю, а также карлуков и тюргешей. Созвучие этих названий сыграло довольно злую шутку с Л.Н. Гумилёвым, безапелляционно отождествившим дулусского вождя Моходу-хоу с Органой и заставив его таким образом совершить невероятное путешествие в Константинополь и назад, да ещё и креститься вместе со всей знатью61. Завороженный безудержной фантазией Л.Н. Гумилёва, к этой идее серьёзно отнёсся даже М.И. Артамонов62. При этом оба исследователя совершенно отдавали себе отчёт в том, что Моходу-хоу принадлежал к роду Ашина, а никакого рода «Дулу» у тюркютов никогда не было. Суть идеи состоит именно в дулусской племенной принадлежности Кубрата (Курта) и Органы, но всё это изложено таким странным образом, что сегодня, к сожалению, даже у многих серьёзных учёных (список из этических соображений не прилагается) можно найти утверждение о существовании у тюркютов двух конкурирующих родов «Ашина» и «Дуло», причём там, где есть ссылки, «виноватыми» оказываются именно Л.Н. Гумилёв и М.И. Артамонов. Текст «Именника» довольно ясно даёт понять, что «Дуло» - название именно ханского рода. Собственно, в нём нет и никакого Органы - после легендарных Авитохола и Ирника (прототипами считаются Аттила и его сын Эрнак) и между «Куртом», отождествляемым с Кубратом, находится только «Гостун наместник» из рода «Ерми», правивший 2 года63, которого B.Златарский и попытался отождествить с Органой64. После Аспаруха (Эсперериха) род Дуло представляли ещё три хана (совокупно правили 56 лет), но начиная с Кормисоша в Болгарии сменилась ханская династия. Какое отношение мог иметь к племенам союза дулу Курт (Кубрат) и почему его род должен был называться по имени племенного союза, совершенно непонятно. Тем более невероятно утверждение Л.Н.Гумилёва о дулусской ориентации Кубрата в событиях 630 г., когда Моходу­хоу убил своего племянника верховного джебгу-кагана Тун-шеху и провозгласил каганом себя. Во-первых, в данном случае опять явное игнорирование фактора расстояния, во-вторых, все пространство, разделяющее дулу и уногундуров, занимали нушиби и хазары. Каган последних по странному совпадению умер в том же 630 г.. Будучи племянником Тун-шеху и унаследовав от отца титул кагана, его юный сын резонно решил не вмешиваться в борьбу за власть в Западнотюркском каганате и просто стал правителем независимого Хазарского каганата. Максимум, что в таких условия мог сделать Кубрат, это потихоньку отложиться от хазар, воспользовавшись смутой. Ни о каком же появлении на Северном Кавказе дулусских отрядов65, конечно, и речи быть не может. Таким образом, гипотеза о наличие в составе булгар-уногундуров тюркютской по происхождению верхушки ничем не подкрепляется. Это значит, что кроме хазар других тюркютов в Европе не было, а следовательно, “варварская” группа вещей из Перещепины всё­таки однокультурна с комплексами типа Вознесенки.

Хотелось бы обратить внимание на другую группу вещей ­сасанидскую, присутствующую в Перещепине, Келегеях, Глодосах и, судя по описанию, в Большой Орловке; случайные находки сасанидской посуды известны в Луганской, Харьковской, Киевской областях. Б.И. Маршак и К.М. Скалон обратили внимание на то, что серебряное блюдо из изображением Шапура ІІ, массивный кувшин и две чаши из золота изготовлены специально для сасанидского двора и могли его покинуть лишь при чрезвычайных обстоятельствах. Такие обстоятельства действительно были - во время всё того же византийско­хазарского похода Ираклия в Персию (628 г.) были захвачены храм в Шизе и царская резиденция Дастакерд. Никифор приводит интересный эпизод, в котором Ираклий после общего пира подарил всю посуду вождю тюрок66. Предположение о подобном происхождении перещепинской посуды делает возможным её собственником лишь хазарского кагана67, с чем согласился и М.И. Артамонов68. Не раз в литературе подчеркивался и факт присутствия в перещепинском комплексе церковной утвари, которая могла попасть к кочевникам только в результате ограбления церквей. Грузинские и армянские письменные источники прямо говорят о таких фактах во время разорения хазарами Грузии и Агвании в 629-630 гг.. У булгар такой возможности не было, поэтому “теория Кубрата” апеллирует к христианству Кубрата, что, впрочем, помогает мало. Во­первых, церковную утварь никогда не дарили отдельным лицам, даже наделённым саном, поскольку хранить её полагалось только в церкви. Во-вторых, её никогда не клали в могилы христиан, а тем более не рассматривали как обычные драгоценности, что довольно очевидно для Перещепины.

Одним из главных аргументов “теории Кубрата”, как оказалось, просто магически действующим на археологов, стала расшифровка В. Зайбта монограмм на перстнях из перещепинского комплекса как ХОВРАТОY и ХОВРАТОY ПАТРІКІОY. Отметим небольшую разницу в тоне: если для В. Зайбта, хорошо осознающего всю сложность расшифровки византийской монограммы с негреческим именем, это лишь один из вероятных вариантов прочтения, то для Й. Вернера это уже стало доказательством его теории69. Ситуацию совершенно раскрепостила В.Н. Залесская, которая, опубликовав третий, ранее не известный, перстень с монограммой (рис.5, 4), прочитанной ею как ВАТОРХАІОY ПАТРІКІОY, “не заметила”, что она полностью аналогична монограмме, расшифрованной В. Зайбтом как ХОВРАТОY ПАТРІКІОY (рис.5, 3)! Но наиболее парадоксально, что можно уже привести более десятка ссылок, в т.ч. и серьёзных учёных, где речь идет именно о трёх разных монограммах. Трудно избежать впечатления, что в данной ситуации мы имеем дело не с курьёзом, а с полуосмысленным желанием выдать желаемое за действительное. Вернёмся к монограммам, исходя из того, что их в нашем распоряжении всё-таки две. Византийские крестовидные монограммы довольно просты для чтения знакомых имён. Хороший пример - монограмма на орле из Вознесенки (рис.5, 1), легко читаемая как ПЕТРОY. Закон чтения, нарушаемый только в редких случаях: справа налево, сверху вниз. Буквы обычно все, но если имя слишком длинное, опускаются гласные или окончания. В этом-то главная проблема чтения перещепинских монограмм, относящихся к разряду длинных. Попытка обратиться за помощью к специалистам-филологам не помогла. Причина - принцип чтения монограмм напоминает детские ребусы: начиная от первой буквы подставляются знакомые слова. Но в нашем случае не подходят ни греческие имена, ни словосочетания. В. Зайбт вышел из ситуации просто - раз монограмма негреческая, и как её читать, совершенно не ясно, то можно продолжить подставлять известные ему негреческие имена кочевнических вождей, нарушая при этом греческий порядок чтения. С последним согласиться никак нельзя, поскольку монограммы сделаны именно греческим мастером, а следовательно, по греческим канонам.

Первая монограмма (рис.5, 2) расшифрована В. Зайбтом как ХОВРАТОY. Главной в композиции монограммы является первая буква, с которой начинается чтение. Она должна безошибочно определяться, поэтому это практически всегда левая буква. Ещё один характерный признак - начальная буква практически никогда не нагружается слиянием с другой. Оба эти принципа нарушены В. Зайбтом, который начал чтение с верхней композиции. Начальная буква “Х” в имени Кубрата вызывает и лингвистические возражения - известные нам два греческих варианта имени Кρόβατος и Кόβρατος, болгарский вариант Курт, все начинаются со звука “к”. В нашем случае настоящей начальной буквой следует считать “Р”, вторая, безусловно, “В”, как предполагал В.Н.Бенешевич70. Далее чтение уже гипотетично, поскольку возможны много вариантов. Верхняя композиция может включает прописную гамму, “О”, “Т”, “Y”, не исключена также “Х”, но в обеих монограммах соединение “Х” и “О” представлено нижними композициями. Если же всё-таки вверху есть “Х”, то тогда внизу таким образом мастер пытался вписать ещё и букву “А”. Чтение монограммы В.Н. Бенешевича - РАВАХАТОY, но более вероятен переход с правой части монограммы на верхний, усложняющий чтение. Если же вслед за В. Зайбтом отказаться от чтения по осям, позволив себе свободный порядок выбора букв, то количество вариантов увеличивается в несколько раз. Всё, что можно констатировать, имя начинается на Р-В, затем следует обязательно использовать “Х”, “Г”, две “О”, “Т”, “Y”, при этом в резерве останутся ещё одна “Х” и “А”. Сочетание “ОY”, заменяющее греческое окончание “ος”, можно проигнорировать, значит корень слова состоит из Р-В-Г(или Х)ОТ-Х. Возможны вариации Р-ВОТХАY и даже Р-ВОТХАГАY, во всяком случае, титулатуру «хан» или «хаган» при желании можно легко увидеть, а опровергнуть это также трудно, как и доказать. Трудно также исключить возможность, что нижняя, идентичная, часть обеих монограмм, в которой без труда можно прочитать буквы “Х”, “A”, прописную “γ” и “Y”, является специальным сокращением титула χαγαν, как сокращение “ПК”, по В.Зайбту, πατρικιος.

Обратимся ко второй монограмме (рис.5, 3, 4), представленной в комплексе на двух перстнях и поэтому безусловно не случайной. Как уже упоминалось выше, она расшифрована В. Зайбтом как ХОВРАТОY ПАТРІКІОY, В.Н. Залесской, как ВАТОРХАІОY ПАТРІКІОY, В.Н. Бенешевич же увидел в ней полугреческое ΘЕЛЕПХАРОY71. В.Зайбт, исходя из того, что обе монограммы отвечают одному имени, опять начал чтение с верхней композиции, которая совершенно очевидно представляет собой не “Х, О, Р”, а прописную гамму и “Р”, причем первая именно гамма. Прописная гамма часто используется как сочетание “ОY”, заменяющее греческое окончание “ος”, и указывает не на начало, а на конец слова. Тем более довольно проблематичной выглядит и попытка увидеть в ней “Х”. И В.Н. Залесская, и В.Н. Бенешевич правильно начали чтение с левого В-образного знака, который В.Н. Бенешевич принял за “И”. В.Н. Залесская располагала вторым перстнем, где четко видно “В” (рис.5, 4). Вряд ли тут можно увидеть желание мастера приспособить знак для двойного прочтения ­ каждый, кто пробовал вырезать резцом буквы, знает по собственному опыту, что вырезать знак В довольно сложно, поэтому “B” всех трех монограмм довольно неуверенны. Далее следует сочетание “ПК”. Гипотеза В. Зайбта о том, что “ПК” монограммы - это сокращение от “патрикий”, очень интересна, но, к сожалению, она не решает одного вопроса: использовались ли эти буквы в имени? Если следовать по В. Зайбту, то их не нужно учитывать при чтении имени. В.Н. Залесская же, приняв чтение В. Зайбта, тем не менее использовала из правой композиции гипотетическую “Т”. При игнорации правой части чтение с “В” переходит на верхнюю. Вероятные варианты: ВРОХОY П(ατρι)К(ιος), ВОРАХОY П(ατρι)К(ιος), ВГОРАХОY П(ατρι)К(ιος). Попытка В.Н.Залесской увидеть здесь Органу путём добавления приставки “Бат” довольно сомнительна. Она известна только у Феофана в имени Батбаян и как окончание в имени Кробат. В именах болгарских ханов её нет, и если это титулатура, то имя Органа, пожалуй, включает другой титул - Ор-хан. Самая слабая позиция расшифровки В.Н.Залесской - это даже не начальная “В” имени, а исторические данные об Органе и его племяннике Куэрнаке.

Традиционно исследователи акцентируют внимание на двух фактах из “хроники” Иоанна Никиусского - на крещении в детстве Куэрнака и на его “дружбе” с Ираклием. При этом без должного внимания оставлены слухи об его участии в заговоре Мартины. Нет, вопрос причастности или непричастности Куэрнака нас не интересует. Речь идёт о том, что Куэрнак был заподозрен в дворцовых интригах, причем не обычных, а борьбе за престол, участие в которой могла принимать лишь верхушка Константинопольской знати и военачальники, имеющие в подчинении достаточное количество армии. Предположение, что на них хоть какое-то влияние мог оказать суверенный вождь кочевников из Подунавья, Поднепровья, или ещё хуже - из Прикубанья, только посыльный от которого вернулся бы через полгода, выглядит для византиниста просто смешным. Куэрнак, без всякого сомнения, жил в Константинополе и, даже будучи по происхождению вождем кочевников-федератов, по воспитанию и образу жизни был уже византийцем. Отметим, Иоанн Никиусский все же вынужден объяснять в тексте, кто такой Куэрнак, Органа же в представлении не нуждался, т.е., судя по всему, был известен публике даже лучше, чем Куэрнак, что было бы маловероятным в случае проживания Органы далеко вне границ Византии. Какое отношение Органа имел к вождю уногундуров Кубрату (Кробату)? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно внимательно посмотреть на источник информации, т.е. на “Бревиарий” Никифора.

Основными источниками по интересующему нас вопросу являются чрезвычайно близкие исторические сочинения конца VIII - начала ІХ в. Феофана и Никифора. Так получилось, что два историка, работая практически одновременно над одной темой, используя практически одни и те же источники, создали практически одинаковые труды. «Практически», но не одинаковые, и эту разницу вполне ощутили на себе булгарские сюжеты. Никифор имел в своём распоряжении меньше источников, что отразилось на хронологической лакуне 642-667 гг., но это компенсировалось внимательным их изучением. Он более ясен и точен, всегда критически подходит к источникам и даёт им свою оценку, книга написана литературным языком и в блестящем стиле72. Ни Феофан, ни Георгий Синкел, которому принадлежит часть текста, не получили такого образования, как Никифор. Труд Феофана написан намного проще - источники используются без какой-либо критики, причём нередко из них списаны целые пассажи. Вследствие этого язык и стиль крайне неровны - местами литературны и даже изысканны, местами же безыскусны, с множеством вульгаризмов73. Иными словами, если Никифор предстает перед нами как вдумчивый историк, то труд Феофана напоминает лишенную анализа студенческую компиляцию. Парадокс, но современный историк в этой ситуации должен отдать предпочтение тексту Феофана, который точнее передал фрагменты своих источников. Сюжет о булгарах до появления хазар и Феофан, и Никифор взяли из одного источника. Но у Феофана нет упоминания о том, что Кробат племянник Органы, формы имён (Кробат вместо Кубрат, Батбаян вместо Баян) отличаются, зато у Никифора выброшено запутанное географическое описание места расселения булгар. Если кого­то можно заподозрить в правках, то это, без сомнения, Никифор. У Феофана нет и фрагмента о крещении в Константинополе некоего гуннского вождя ок.619 г.74, который, как правило, связывают с Органой и Куэрнаком, нет и фрагмента о восстании Кубрата против авар в период 634-640 гг., его посольстве к Ираклию и получении даров и сана патрикия, где Кубрат опять назван племянником Органы75. Поскольку Феофан явно интересовался сюжетами о тюркских кочевниках76, такой информации у него просто не было. Никифор дважды называет Кубрата племянником Органы, но о том, кто такой Органа, не говорит ни слова, хотя объяснения присущи его авторской манере. Не смог он назвать и имя «гуннского» вождя, крестившегося в Константинополе. Причина проста - у него был тот же источник, который использовал Иоанн Никиусский. Там тоже не объясняется, кто такой Органа, и тоже не объясняется, кто в детстве крестил Куэрнака. Только исходя из ранга последнего, Никифор резонно предположил, что это должен быть прямой родственник Куэрнака, ранга вождя кочевников. Следует отметить, что Никифор проявил в последнем эпизоде больше профессионализма, чем многие историки после него - он не отождествил крестившегося вождя с Органой, потому что в источнике на то не было никаких указаний. Немного меньше ему повезло с другим источником - “Чудесами св. Дмитрия Солунского”. Нас интересует его вторая часть, написанная жителем Фессалоники в 80-90-х гг. VII в. и повествующая о вожде паннонских булгар Кувере. Памятник лишен чётких хронологических указаний, но сейчас события, о которых идет речь, довольно уверенно датируют периодом 680­685 гг.77. Кувер поднял восстание против авар, но после нескольких побед всё-таки был вынужден покинуть свои земли и отступить в византийские пределы на Керамисиево поле под Фессалоникой. Дальнейшая история напоминает детективный сюжет: вместе со своим сообщником Мавром Кувер пытался втереться в доверие к византийцам, охраняя город и границы от славян, а затем планировал неожиданно захватить город. План не удался. Несмотря на это, кара не была суровой и Кувер, скорее всего, всё-таки получил от византийцев землю на расселение своего племени. Данных о получении им сана патрикия нет, но зато они есть для его сообщника - Мавра. Известна печать VII-нач.VIII вв. с надписью “Мавру патрикию и архонту Сирмисиан и Булгар”78. Не имея точной даты событий и основываясь на фонетическом сходстве имен, Никифор предположил, что Куэрнак и Кувер - одно и то же лицо. Третим звеном цепочки стал текст неизвестного автора VIII в. о происхождении булгар, где упоминался их вождь Кроват, отец Аспаруха и Батбаяна, умерший во времена Константа ІІ, а следовательно, как и Куэрнак, переживший Ираклия. Изменив звучание его имени на Куврат, Никифор попытался суммировать известные ему данные и вывел “среднее арифметическое” из жизни трёх разных людей, окончательно запутав многие поколения историков, которые рассматривали (и до сих пор рассматривают) использованные Никифором источники как доказательство его концепции. Допущенные Никифором ошибки ничуть не умаляют его достоинств как историка, все их многократно повторяли исследователи ХХ в., причем иногда ещё неоправданней (достаточно, например, вспомнить концепцию М.Ю. Брайчевского, который отождествил Куэрнака, Кувера и летописного князя Кия, реконструировав “настоящее” имя при этом как Хорват79), но просто следует помнить, что труд Никифора не источник, а образец уже довольно зрелого анализа источников, включающий как факты, так и умозаключения исследователя.

Итак, ключевое звено доказательств «теории Кубрата» - отрывок Никифора под 634-640 гг., который, к слову, всегда вызывал подозрения у исследователей сообщением о восстании Кубрата против авар, оказался всего лишь исторической реконструкцией Никифора. Племянник Органы Куэрнак никак не может быть тождественен вождю уногундуров Кробату, а события о восстании против авар и посылке посольства к императору явно относятся к Куверу. Судя по печати Мавра, Кувер действительно мог получить ответные дары и сан патрикия, но поскольку такие действия были обычным византийским дипломатическим этикетом, Никифор мог этот факт и просто домыслить. Никаких фактов об обмене посольствами между Кробатом и византийскими императорами у нас нет, нет у нас и фактов о христианстве Кробата, а это значит, что наличие на перстнях из Перещепины insignia о ранге патриция, христианская утварь, византийские солиды и пояс, столь важные для Й. Вернера и Ч. Балинта в цепи доказательств принадлежности Перещепины Кробату (Кубрату)80, оказываются именно в этом вопросе совершенно бездоказательным. Проведенный же нами выше анализ монограмм на перстнях не столько отвергает чтения В. Зайбта и В.Н. Залесской, сколько показывает поливариантность самих принципов прочтения, не говоря уже о количестве собственно вариантов расшифровки, что не позволяет использовать и их в качестве доказательств.

Если исключить текст Никифора, о жизни вождя уногундуров Кробата нет ни одного достоверного исторического свидетельства. Все источники упоминают о нем post factum, как об отце Аспаруха и Батбаяна, умершем во время правления Константа ІІ (641-668 гг.). Нет у нас и ни одного достоверного упоминания о прикубанских булгарах VII в. до эпизода их изгнания хазарами. Вяжется ли это со столь популярной в литературе концепцией «государства Кубрата Великой Болгарии»? Откровенно говоря, нет. Откуда возникли термины «государство Кубрата», «государственное объединение Великая Болгария» и т.п.? До историографических истоков докопаться оказалось сложно, поскольку уже с нач. ХХ в. они использовались достаточно широко. Но источники во всех случаях ограничивались Никифором и Феофаном, т.е. единственным текстом неизвестного автора VIII в., как мы уже отмечали выше, точнее переданным Феофаном. Вторая половина отрывка чисто историческая, первая же - законченное сочинение в жанре народносказательной исторической легенды. Сюжет легенды стандартен: жыл-был король, у которого было пять сыновей; умирая, отец завещал жить сыновьям вместе, но они не послушались, вследствие чего их победили враги и выгнали из отчей земли; с тех пор племя разделено на пять разных частей, живущих в разных местах. Скорее всего, основа легенды записана по рассказу грека, непосредственно контактировавшего с булгарами, но явно обработана неизвестным автором, судя по языку, не особенно блиставшим образованием. «Булгарская легенда» у Феофана записана плохим языком, заметно хромающем в синтаксисе. Сложные предложения слишком перегружены, подчинённые довольно слабо согласуются между собой, много несвязанных слов в тексте. У Никифора эти недостатки заметно сглажены - стиль более точный и ясный, позволяющий при переводе оформить содержание в литературной форме81. Для сравнения нами использованы два русских перевода И.С. Чичурова и Г.Г.Литаврина82. Довольно заметным оказалось, что в обеих переводах все неровные и трудные для передачи фрагменты Феофана максимально упрощены, иногда под влиянием Никифора, иногда под влиянием желания оформить перевод более литературно. Фрагмент предложения из Феофана, где упоминается «Великая Булгария», звучит так: «απο δέ της αύτης λίμνης έπί τόν λεγόμενον Κουφιν ποταμόν, …, ή παλαιά Βουλγαρία έστίη ή μεγάλη». Первая часть предложения переводится несколько иначе, чем у И.С. Чичурова и Г.Г. Литаврина: «от этого самого озера у реки, называемой Куфис». Сочетание έπί τόν в данном случае предлог «у», а не «до», именно так его прочитал и Никифор, который знал особенности раннесредневекового греческого несомненно лучше, чем ныне живущие. Между тем, именно чтение «от Меотиды до Куфиса», под которым вместо Кубани подразумевают Южный Буг, и служит доказательством т.н. «широкой» локализации Булгарии. Наиболее корректно по отношению к источникам этот вопрос рассмотрен И.С.Чичуровым83. Точно не ясно, было ли географическое описание в оригинале источника, или же его вставил Феофан. В последнем случае статус источника остаётся только за Никифором, но это не так уж и важно. Важно другое - судя по упоминанию сарматов и «Первой Сарматии», географический источник, из которого был списан текст о Куфисе, относится к позднеантичному времени, причем судя по тому, что данные Птолемея намного точнее, списан он был крайне бездарно. Маловероятно, чтобы в таких условиях автор мог отличить Южный Буг от Кубани. Но и без этого в тексте есть абсолютно чёткие географические ориентиры - «восточная часть» Меотиды и Фанагория, а также сыновьям Кробата ­ Котрагу и Аспаруху - пришлось последовательно перейти реки Танаис, Днепр и Днестр. Учитывая, что второй источник - Никифор - локализует Булгарию именно на Кубани, двух мнений о расположении Булгарии Кробата просто и быть не может. Вернёмся к предложению из Феофана. С традиционным переводом выпущенного мной фрагмента я согласен: «где ловится булгарская рыба ксистон». Последняя часть переведена И.С. Чичуровым как «простирается древняя Великая Булгария», Г.Г. Литавриным как «находится старая Великая Булгария». На самом деле текст другой и чрезвычайно сложный для точного перевода. Такой перевод сделан под интерпретацией Никифора, попробовавшего объяснить темное место своего источника через формулу «которая называлась в древности». Феофан же списал текст, не задумываясь, очевидно, так, как он звучал в оригинале. Слово μεγάλη отделено при помощи ή и грамматически связано не с Βουλγαρία, а с глаголом έστίη . Точный смысловой перевод этой части предложения: «древняя Булгария существует и (является) большой». Всё предложение связать в русском варианте трудно, оно звучит приблизительно так: «От этого самого озера [Меотиды] у реки, называемой Куфис, где ловится булгарская рыба ксистон, существует древняя Булгария, (которая здесь является) большой». Литературно последнюю часть предложения можно оформить как «находится обширная древняя Булгария». Ни о каком устойчивом словосочетании «Великая Булгария» и речи идти не может, поскольку μεγάλη в данном случае означает «большая по территории», «обширная». Автор явно хотел противопоставить в тексте первоначальную большую Булгарию остальным, образованным в результате её раскола. Второй раз у Феофана та же территория названа «первой Булгарией» (πρώτης Βουλγαρίας). Подчеркнём очень жестко - «Булгария» в текстах Феофана и Никифора - это название территории. Использование этого названия для племенного союза Кробата или плёмен (союзов) Аспаруха и Батбаяна - ошибка, и ошибка довольно грубая. Тем более ошибочно называть племенной союз Кробата «государством» или «государственным образованием» - о булгарах времён Кробата нам ничего не известно, но источники о развитии общественно-социальных отношений у дунайских болгар не позволяют использовать эти термины раньше ІХ в.. Парадокс, но именно на этих детских ошибках и построен столь популярный ныне историографический миф о «государстве Кубрата Великой Болгарии».

Даже Ч.Балинт, полностью принявший отождествление Перещепины с погребением Кубрата, должен был признать, что Й.Вернер перестарался, наделив Кубрата каганским титулом84. Действительно, по сравнению с практически синхронным и очень близким по составу инвентаря аварским каганским погребением из Кунбабоня, комплекс из Перещепины несравненно богаче и явно принадлежал государю, который был, по крайней мере, не менее могуществен, чем аварский каган. Даже с учётом версии Никифора, Кубрат явно не дотягивает до такового, единственным же каганом, кроме аварского, в Европе был хазарский. Прямые параллели между византийскими вещами комплексов типа Перещепины-Келегей и Бочи-Кунбабоня заставляют задуматься о их причине. Речь, безусловно, идет не о копировании престижного набора вещей. В комплект входит полный поясной набор с большой пряжкой, меч, ритон и колчан, выполненные лучшими византийскими мастерами, скорее всего константинопольскими. Чем меньше ранг погребения, тем меньше деталей из комплекта в нем находится. Наиболее интересны поясные детали и меч, максимально стилизированные под сасанидские образцы. Оформление набора в восточном стиле, его встречаемость только в погребениях высшей кочевнической знати, позволила мне предположить, что весь комплект был специально изготовлен для эпизода одаривания Константинополем кочевнических вождей и их ближайшего окружения85. В комплексах перещепинского круга присутствует ещё один элемент комплекта, изготовленный специально для данной группы кочевников - «легкие» солиды последних лет правления Ираклия (637-638 гг.) и первых лет правления Константа ІІ (642-646 гг.). Столь серьёзный подход Константинополя свидетельствует о том, что он пытался заручиться поддержкой в каком-то чрезвычайно важном для себя вопросе. В каком именно? Вряд ли речь идет о личной попытке Константа ІІ задобрить «друга детства Ираклия» или просто вождя каких-то приазовских кочевников Кубрата86, поскольку готовиться к этому византийцы начали ещё при Ираклии. «Легкие» солиды Ираклия явно были придержаны и поступили к владельцу перещепинского и других комплексов вместе с солидами Константа. Это значит, что ситуация, для которой они были изготовлены, возникла ещё при Ираклии и достигла критического предела при Константе ІІ. О чём идет речь?

В конце 30-х гг. VII в. Византия впервые реально ощутила силу нового неожиданного врага - арабов. До середины 40-х гг. VII в. в войнах с арабами она несла очень тяжелые территориальные потери, и только после утраты в 646 г. Египта, Византия сумела более или менее стабилизировать обстановку. Совершенно очевидно, что с проблемами взошедший на престол Констанс II в таких условиях должен был попытаться заручиться поддержкой соседних государств. Одно из них - Аварское - всё ещё оставалось реальной угрозой ослабленной Византии. Осада Константинополя 626 г. была слишком свежа в памяти, поэтому в первую очередь следовало обеспечить нейтралитет авар, который, как обычно, достигался обещаниями и подарками высшей знати. Но, судя по обильным монетным выплатам, ещё больше внимания византийцы уделили знати другого государственного образования. Какого именно и зачем?

В 642 г. в битве при Нехавенде персы потерпели решающее поражение от арабов. В этом же году арабы захватили Азейбарджан и в 22 г. х. (642/643 гг.) вышли к Дербенту, захватив при этом и подвластную хазарам Албанию. По сообщениям арабских источников, военачальник Абд ар-Рахман ибн Раби’а на достигнутом не остановился и совершил походы на хазарские города Баланджар и ал-Байду. Периодические нападения на Баланджар продолжались до 52 г.х. (652/653 гг.), когда крупный поход братьев Абд ар-Рахмана и Салмана закончился полным поражением и смертью Абд ар-Рахмана, а также потерей Дербента87. Итак, в 643 г. в войну с арабами вступило ещё одно государство - Хазарское, каган которого (тогда ещё в качестве шада) лично командовал хазарским отрядом, постоянно находившимся при Ираклии в персидской кампании 627-629 гг.. Речь идет не просто о союзном Византии государстве - только смерть хазарского джебгу-кагана в 630 г. воспрепятствовала заключению его брака с дочерью Ираклия. Смута в Западнотюркском каганате, возможно, временно пошатнула позиции хазар, но в конце 30-х - начале 40-х гг. VII в. Византия, отчаянно нуждаясь в союзниках, могла обратиться только к одному государству, которое стало бы реальным союзником в борьбе с арабами на Кавказе, ­Хазарскому каганату. Случайно ли в таком случае совпадение начала хазаро-арабских войн с датировкой монет Константа II из Перещепины, Келегей и Новых Санжар периодом 642-646 гг. (возможно, даже уже - 644/645 гг.88)?

Монеты из комплексов перещепинского круга - пожалуй, последний бастион «теории Кубрата». По мнению её сторонников, монеты датируют комплексы перещепинского круга третьей четвертью VII в., а, следовательно, они не могли принадлежать хазарам, появившимся в Северном Причерноморье только ок. 679 г.. Как признал Ч. Балинт, метод такого датирования заключается в прибавлении к дате чеканки монеты одного-двух десятилетий, при этом исследователь почему-то совершенно уверен, что «противоположный» метод А.К. Амброза заключается в добавлении 50-100 лет89. Как такой метод увязывается с более ранними теоретическими разработками Ч. Балинта, убедительно показывающими на многочисленных примерах запаздывания монет невозможность прямой датировки комплексов по монетам90, не совсем ясно. Эту непоследовательность исследователя отметил и И.О.Гавритухин, который также показал, что в большинстве случаев под видом критики метода А.К.Амброза Ч.Балинт странным образом приписывает последнему несуществующие утверждения, опровергая которые, он на самом деле соглашается с А.К.Амброзом91. Но в то время, как А.К.Амброз реализирует свои теоретические разработки на практике, Ч.Балинт с удовольствием от них отказывается тогда, когда это ему выгодно. Монеты из комплексов перещепинского круга - это совершенно не тот случай, когда возможность запаздывания исключается, наоборот, золотые монеты явно рассматривались данной группой кочевников только как материал для дорогих украшений. Большинство монет из кочевнических комплексов этого времени (Перещепина, Келегеи, Новые Санжары, Чир-Юрт, Уч-Тепе, п.1 Дорофеевского могильника и др.) превращены в подвески или нашивки на одежду, причем в аланском склепе 1935 г. из Галиата солид Ираклия найден вместе с арабским дирхемом, чеканенным в 700/701 гг.92. Это значит, что дату каждого комплекса определяет состав всех предметов из него, среди которых монеты сообщают только terminus post quem, но не верхнюю дату. Хронология комплексов перещепинского круга уже специально рассматривалась мной93. Я попытался показать, что поздняя группа вещей из Перещепины и Келегей тесно смыкается с горизонтом Вознесенки (705-725 гг.) и частично синхронна среднеаварскому горизонту. При этом она явно немного младше п.1 из Кунбабоня, датированного Э. Тот и А. Хорватом ок. 670-675 гг.94. Погребение же из Новых Санжар вообще отнесено к горизонту Вознесенки95, началом VIII в. уверенно датировал погребение и А.К.Амброз96. Наличие в нём однотипного с Перещепиной и Келегеями набора солидов Ираклия и Константа ІІ позволяет уверенно говорить о принадлежности комлексов одной группе кочевников, проживавшей на территории Северного Причерноморья уже в хазарское время, т.е. после 679 г.. Мы решительно отвергаем и всякого рода версии о “награбленных у булгар сокровищах”. Как было показано выше, происхождение всех групп вещей: варварской, византийской, сасанидской, имеет простое объяснение в рамках хазарской истории и не нуждается в “посреднике”. Многие ценные предметы действительно попали в погребения через вторые руки - руки второго поколения хазар, для потомков которых многие предметы уже стали устаревшими и непрестижными. Последний фактор и был решающим в их попадании в землю.

Наиболее целостную (хотя и конспективно оформленную) концепцию пребывания ранних хазар в Северном Причерноморье сформулировал А.И. Айбабин. Исследователь датировал комплексы типа Келегей, Новых Санжар, Перещепины, Вознесенки, Ясинового последней четвертью VII - началом VIII в., синхронизировав их вслед за А.К. Амброзом с такими комплексами, как Ковалёвка, Дымовка, Портовое, Белозерка , Рисовое к. 13 п.12 и т.п., объяснив отличия в инвентаре социальной стратификацией и некоторой хронологической разницей. Их появление в Северном Причерноморье, а также гончарных центров в Канцирке и Мачехах, исследователь связал с хазарами, назвав выделенную сложносоставную культуру перещепинской97. Завязка даты на Перещепине при отсутствии специального обоснования её датировки, а также явный булгароцентризм советской, да и вообще европейской литературы, по-видимому, стали основными причинами, почему данная концепция не получила резонанса в науке. Официально­негласный запрет на исследование хазарской проблемы в СССР привёл к невероятному раздуванию количества и роли булгар в Хазарском каганате. Тезис о неуловимости хазар в археологической культуре каганата стал настолько удобным, что “неуловимыми” начали казаться сами хазары. Любые попытки выделить погребения хазар VII-VIII вв. наталкивались на резкое неприятие или саркастический скептицизм, но стоило любое погребение назвать булгарским, как это встречалось с бурным одобрением. К сожалению, следует констатировать, что от старых стереотипов учёные предыдущего поколения вряд ли смогут отказаться. Яркий пример тому - одна из последних монографий С.А. Плетнёвой, уже само название которой - “Очерки хазарской археологии” (М., 1999), казалось бы, располагало к переменам, но увы, с огромнейшей опаской соотнесённые с хазарами Вознесенка и курганы с подквадратными ровиками - вот весь список погребальных памятников, признанных хазарскими. Несмотря на столетний юбилей исследования салтовской культуры, до сих пор нет и ни одного, пускай даже поверхностного объяснения механизма её происхождения. Между тем, довольно прохладно встреченная С.А. Плетнёвой концепция А.И.Айбабина98 намечает один очень важный момент - начало симбиотического существования хазарской и аланской культур вне Северного Кавказа.

Если в ранних работах С.А. Плетнёва довольно определённо высказывалась о раннесалтовском характере ремесленных центров в Канцирке и Мачухах, то сейчас они уже рассматриваются ею как обособленные центры, существующие с VII по ІХ вв.99. Возникли и новые попытки отнести время их функционирования к концу VI-VII вв.100. На самих памятниках датирующие вещи практически отсутствуют - в отчётах А.Т. Смиленко по Канцирке упоминаются лишь железная пряжка и обломки амфор, но они крайне невыразительны. Ссылка на мнение В.Ю.Малашева101, возможно, интересна, но малоубедительна, поскольку в Мокрой Балке аналогичных сосудов нет. По хронологии адыгейской керамики Н.Г. Ловпаче, аналогичные канцирским по форме и приёмам орнаментации трехручные кувшины бытовали с VIII по ХІV вв., близкие прототипы же возникли ещё в V в.102, что делает датировку канцирской посуды по форме практически невозможной. Некоторые ориентиры даёт находка очень близких аналогий на салтовском селище у Цариного городища (с.Маяки Донецкой обл.)103, которые совершенно справедливо отмечены специалистом по салтовской лощеной керамике В.С.Флеровым. По мнению исследователя, трёхручные кувшины канцирского типа следует рассматривать как один из типов салтово-маяцких кувшинов, а мастерские типа Канцерки-Мачехи - как самые западные памятники салтово-маяцкого облика104. Чётче ограничивают дату находки канцирской керамики в закрытых комплексах. А.И. Семёнов указал на присутствие в келегейском комплексе “сосуда типа большой плоскодонной амфоры” и “двух сосудов из черной глины с лощенным орнаментом”105. Исследователь не совсем прав, считая, что на это не обращалось внимания ­В.А.Гринченко назвал эти сосуды канцирскими и аналогичными вознесенским сосудам канцирского производства106. Канцирский кувшин из пеньковского поселения Будищ находился в комплексе жилища 3 вместе с керамикой, немного отличной от пеньковской107. Более развитое профилирование венчиков, а также их орнаментация насечками сближает комплекс с ранневолынцевскими и сахновскими памятниками конца VII - первой половины VIII в.. С канцирской посудой, очевидно, были знакомы и пастырские гончары, но это можно утверждать не благодаря лощенной орнаментации, которая по технике резко отличается от канцирской. В полуземлянке из раскопа ХIV 1949 г. найдена часть горшка, декорированного характерной «шишечкой» по центру тулова108. Горшок обожжен до красного цвета при пожаре в жилище, следовательно, относится к финалу Пастырского, разгромленного хазарами до конца первой четверти VIII в.. Таким образом, даже при отсутствии достоверного датирующего материала в Канцирке и Мачехах, все рассмотренные нами комплексы укладываются в рамки конца VII - первой четверти VIII вв., т.е. есть все основания поддержать мысль А.И. Айбабина об их появлении в Причерноморье вместе с хазарами. Маловероятна и случайность расположения гончарных центров Канцирки и Мачех рядом с безусловно каганскими комплексами Перещепины и Вознесенки.

Сложнее с отнесенными А.И. Айбабиным к хазарским погребениями с геральдическими наборами. Их хронология и этнокультурная принадлежность может быть рассмотрена лишь отдельной работой, поэтому здесь мы лишь поверхностно коснемся некоторых наблюдений. Комплексы разделяются на две группы. Группа І выделяется по наличию деталей поясных наборов и украшений, украшенных грануляцией (псевдозернью) и вставками (рис.3, 1-2, 10-16, 19-22, 24-28; рис.4); её целесообразно назвать “арцибашевским типом” по одному из первых обнаруженных комплексов. К этой группе относятся мужские комплексы Белозерка, Портовое, Виноградное курган 5, Васильевка (Северное Причерноморье и Крым), хутор Крупской и хутор Ленина курган 30 (Прикубанье), Арцибашево (Рязанщина), Уч-Тепе (Азейбарджан), Новиковка возле Уфи; женские ­Новопокровка (Крым), Морской Чулёк (Северное Приазовье), Джигинская (Прикубанье), Уфа109. Материалы из них уже частично становились предметом отдельного исследования110. Группа явно синхронна Перещепине, исключение только погребение из Портового, относящееся к горизонту Вознесенки111. Интересно также погребение из Уч-Тепе, имеющее довольно узкую историческую дату. До смерти албанского князя Джуаншера в 670 г., состоящего в браке с дочкой кагана, хазары не вторгались в Албанию. Появление уч-тепинского погребения можно связать или с набегами хазар в 70-х гг., или же, что более вероятно, с масштабным вторжением 685 г.112. Погребение из Виноградного содержит чрезвычайно интересную находку - полихромную бляшку узды с выгравированной короткой надписью (рис.3, 27), которая, судя по незаметности бляшки, могла быть только знаком мастера. Надпись явно не греческая, а по начертанию знаков, скорее всего, пехлевийская, что в свете приведенных Ч. Балинтом прекрасных сасанидских аналогий поясным наборам с грануляцией113 снова остро поднимает вопрос о происхождении и центрах производства поясных наборов с грануляцией и инкрустацией стеклом и камнем, особенно учитывая присутствие сасанидской посуды как в перещепинской, так и в арцибашевской группе (Новиковка - “серебряная чаша с изображением птицы”114). З.А. Львова и А.И. Семёнов справедливо отметили, что география распространения комплексов с грануляцией примерно очерчивает границы Хазарского каганата времен его наибольшего расширения115. В рамках этой территории от Причерноморья до Заволжья наблюдается единая материальная культура рядового кочевого населения (группа ІІ погребений с геральдическими поясами (рис. 6)). Поясные наборы из погребений второй группы несомненно более бедные, но наборы простых бляшек и пряжек аналогичны комплексам арцибашевского типа. Наиболее показателен погребальный обряд - большинство погребений совершены в подбоях или ямах с заплечиками и сопровождаются костями коня, ориентированы за редким исключением на северо-восток. Менее строга ориентация погребений арцибашевского типа - это северо-восток (Портовое, Уфа), север (Новопокровка), запад (Уч-Тепе, Виноградное), восток (Белозерка, хут. Крупской, хут. Ленина к. 30). Два последних расположены в Прикубанье. Вся прикубанская группа погребений довольно компактна и специфична - погребения совершены в узких простых ямах, ориентированы на восток и сопровождаются остатками шкуры коня (голова и конечности)116. Было бы заманчиво отождествить их с булгарами, как это сделал А.Г. Атавин, но они заметно отличаются и от погребений дунайских болгар, у которых полностью преобладает северная ориентация, присутствуют ямы с заплечиками, а также захоронения коней, иногда перпендикулярные погребению человека. Более ранние булгарские погребения из Северного Причерноморья - Большой Токмак, Малая Терновка к. 21, п.1 (по пряжкам “Суцидава” ­первой трети VII в.) тоже отличаются ориентацией (северо­западная и северная). Восточную ориентацию, в тоже время, можно отметить для хазарских погребений из Столбища и кургана 6 группы Петрунино IV, Нетайловского могильника, который по обряду резко отличается от булгарских “зливкинских”. Среди тюрок восточная ориентация характерна для карлуков и кимаков117. По мнению О.Прицака, восточная ориентация у тюрок является вариантом священной северной118. Выделенная А.Г.Атавиным кубанская группа синхронна хазарским погребениям с геральдическими наборами119. Последнее значит, что она появляется только в хазарское время, а следовательно, если и связана с булгарами, то только с племенем Батбаяна.

Более интересны погребения из Северного Причерноморья. Практически одновременно с А.И. Айбабиным своё мнение о них высказал Р.С. Орлов, опираясь на целый ряд неопубликованных и не известных А.И. Айбабину погребений120. Исследователь гораздо полнее описал погребальный обряд причерноморской группы и, располагая бoльшим числом погребений, даже выделил их в отдельный «сивашовский тип или культуру». Датирована группа преимущественно первой половиной VII в., хотя одно погребение (Яблони) отнесено к нач. VIII в.. В вопросе же этнической атрибуции Р.С. Орлов высказал мнение о их принадлежности булгарам-кутригурам121.

Кутригуры VII в. - ещё один историографический миф в истории булгар, популярный у археологов и историков, для которых характерно вольное обращение с письменными источниками. Современник кутригур (котригур) и утигур - Агафий (ок.530-582 гг.), который начал описывать события 558-560 гг., однозначно свидетельствует (Кн.V, 25), что утигуры и котригуры «То делали набеги и захватывали добычу, то вступали в открытые бои, пока совершенно не уничтожили друг друга, подорвав свои силы и разорив себя. Они потеряли даже свое племенное имя. Гуннские племена дошли до такого бедствия, что, если и сохранилась их часть, то, будучи рассеянной, она подчинена другим и называется их именами»122. Агафий обещал рассказать о том, как это случилось, но не смог закончить рассказ, и его продолжил Менандр, детально описавший кутригуро-утигурскую усобицу, появление авар и подчинение ими сначала утигур, а потом и кутригур. Последнее историческое упоминание кутригур относится к 668 г.: аварский каган Баян заявил византийским послам: «Я таких людей нашлю на землю римскую, которых потяря не будет для меня чувствительна, хоть бы они совсем погибли», после чего приказ о вторжении был отдан 10 тысячам кутригур. Чуть позже Баян требовал «обычных денег, которые кутригуры и утигуры получали то царя Юстиниана, потому что Ваян уничтожил оба эти племени» 123. Последнее, конечно же, преувеличение. Утигуры не были уничтожены, а попали под власть тюркютов - они упоминаются у Менандра под 576 г.. Кутригуры, очевидно, действительно потеряли племенное название, но также не были уничтожены, а оставались в Паннонии в составе Аварского каганата. Упоминание булгар среди авар находим у Феофилакта Симокатты под 595 г. (Кн. VII, IV, 1-7)124 и в “Хронике Фредегара” под 631/632 гг.125, вождём части паннонских булгар был и упомянутый выше Кувер. Именно об этих булгарах говориться и в «Булгарской легенде» Никифора и Феофана.

Сюжет о пятом сыне Кробата, поселившемся в Раввенском Пентаполе, явно интепретирует известный пассаж Павла Диакона, относящийся к событиям ок.569 г.. Достоверность последнего вызывает сомнения126, но если автор «Булгарской легенды» всё-таки не был знаком с трудом Павла Диакона, то, пожалуй, данное упоминание свидетельствует о действительном проживании группы булгар по соседству с лонгобардами. Зачем понадобился ещё один сын, которому автор даже придумал имя - Котраг? Скорее всего, для числа пять. Упоминание о кутригурах на Кавказе действительно есть - в хронике Псевдозахарии ок.560 г. (кутаргар). В списке кочевников также присутствуют булгары (бургары), сабиры, сарагуры (сирургур), огоры (аугар), оногуры (ауангур), авары, хазары, абдел, эфталиты127. Два последних явно лишние; лишние, очевидно, и авары, которые вряд ли могли оставаться на Кавказе, когда там появились хазары. Это значит, что список просто включает кочевнические племена, известные автору, а не только живущие на Кавказе. Все другие источники располагают кутригур только на запад от Дона, там же их сажает и автор «Булгарской легенды», но не до 560 г., а уже после смерти Кробата. Учитывая, что автор явно пытался свести к Прикубанской (Первой) Булгарии происхождение всех известных ему булгар, нет ничего удивительного в том, что своё место в легенде нашли и кутригуры, известные ему, судя по форме имени - «котраги», из сочинения Феофилакта Симокатты. Упоминанием о том, что Котраг вместе со своим племенем перешёл Танаис и сел напротив Батбаяна, иногда спекулируют, связывая с котрагами степной северодонецкий вариант салтовской культуры, причем у болгарских исследователей это вообще превратилось в аксиому128. Как показывают новые находки, ещё в середине VIII в. степное Подонечье входило в зону кочевьев нижнедонских хазар. Наиболее раннее же булгарское погребение региона - п.9 могильника Дроновка ІІІ - датируется последней четвертью­концом VIII в., что не позволяет говорить о присутствии тут булгар ранее этого рубежа129. Учитывая, что «широкая» локализация Булгарии Кробата противоречит источникам, единственным фактом проживания булгар в Северном Причерноморье в VII в. является пребывание Аспаруха в «Огле» - местности в Днестро-Дунайском междуречье, непосредственно примыкавшей к Дунаю. Но ни одного кочевнического погребения VII в. западнее Южного Буга мне пока не известно - только в начале VIII в. на его правом берегу появляются погребения из Ковалёвки и Яблони, оба относящиеся к горизонту Вознесенки130. Археологическая аргументация Р.С. Орлова также вызывает возражения. Аналогии погребальному обряду звучат довольно странно: «В целом погребальный обряд данной группы близок к погребальному обряду населения, оставившего в более позднее время ямные и и подбойные могильники в Подонье, Волжской и Дунайской Болгариях»131. Но в очерченных регионах не известно ни одного «подбойного могильника», более того, подбойные погребения на могильниках Дунайской и Волжской Булгарий, а также степного варианта салтовской культуры, в буквальном смысле слова единичны. На основании находки подбойного погребения № 91 в могильнике Девня І, Д.И. Димитров действительно развил довольно странную теорию: абсолютная редкость обряда свидетельствует о его древности и пережиточности, а это, в свою очередь означает, что древние булгары практиковали только подбои; подходящие аналогии исследователь подыскал в могильнике ІІ в. до н.э. - І в.н.э. на р. Кафирниган в Бишкентской долине, причём наличие в могильнике, как и в Девне, деформированных черепов убедило Д.И. Димитрова в протобулгарской принадлежности могильника132. Гипотеза остроумна, но слишком очевидно противоречит методике археологического анализа. Это значит, что исключительная редкость подбоев на булгарских могильниках VIII-Х вв. наоборот свидетельствует о нехарактерности данного типа погребальных сооружений для булгар. Аналогии северо-восточной ориентации Р.С. Орлов находит на Нетайловском и Новипазарском могильниках133. В обоих случаях исследователь неточен. По данным О.В. Иченской из 124 погребений Нетайловского могильника 102 ориентированы по линии запад-восток (в 32 случаях, когда ориентация прослежена, это восток), 7 отклонены на юго-восток, 6 имеет небольшое отклонение к югу, 5 неопределенных и только 2 ориентированы по линии юго-запад - северо-восток. Совершенно очевидно, что каноническая ориентация могильника - восток, все остальные - сезонные отклонения. При этом сравнение самих погребальных обрядов довольно странно, поскольку практически все нетайловские погребения ритуально разрушены, чего не отмечено для интересующих нас кочевнических134. Ориентация погребений Новопазарского могильника: север­северо-восток - 32, север - 3, север-северо-запад - 1, юг­юго-запад - 1 и северо-восток -2135. Как видим, на самом деле ориентация погребений северная с небольшими отклонениями. Северная ориентация доминирует на всех булгарских могильниках западнее Дуная, и только на левом берегу - в Румынии - более распространена западная136. Учитывая, что погребения “сивашовского” типа ориентированы именно на северо-восток, ни восточная, ни северная ориентации не могут считаться близкими аналогиями.

Только в отношении погребений, сопровождавшихся целым остовом коня (Сивашовка, Портовое, к.5 Виноградного) Р.С. Орлов признал тюркютские аналогии137. Скорее всего, этот же обряд мы наблюдаем и в очень бедных пп.2, 3 Рябовского могильника, где вместо целого коня положены только передние части туш. Наличие целого остова коня действительно очень характерно для погребений тюрок-тугю. Подбои распространены в наиболее западной части ареала их расселения - в Казахстане и Средней Азии, северо-восточная ориентация наоборот - в Туве, на Саяно-Алтае и в Монголии138, на Алтае она встречается в катандинском типе по А.А. Гавриловой. Подбои составляют ведущий тип погребальных сооружений в хазарских курганах с подквадратными ровиками VIII в., но ориентация погребений другая - преобладает западная и небольшой процент ориентированы на восток. Западная ориентация для причерноморской группы отмечена только в к.5 Виноградного, в Нижнем Подонье - в Романовке и п.1 к.13 Дорофеевского могильника, причём два последних уверенно отнесены исследователями к хазарским139. Северо-восточная ориентация преобладает в салтовском Казазовском могильнике в Прикубанье, но форма погребальных сооружений не прослежена - скорее всего, это простая грунтовая яма140. Северо-восточный сектор составляет значительный процент и в ранней части уже упоминавшегося Борисовского могильника, хотя там ориентация довольно неустойчива (В-СВ -9; СВ -7; С-СВ - 5; В - 5; В-ЮВ - 5; С - 5; СЗ - 2; С-СЗ - 1; З-ЮЗ -1), а большинство могил представляют собой каменные прямоугольные ящики141. Подбои и северо-восточная ориентация сочетаются только в памятниках «новинковского» типа в Поволжье первой половины -середины VIII в., но мнение о их булгарской принадлежности пока довольно проблематично, наличие же среди них курганов с подквадратными ровиками скорее сближает их с хазарами, что было отмечено и С.А.Плетнёвой142. В Нижнем Поволжье присутствует и группа подкурганных погребений VII в. с геральдическими наборами143. По всем признакам обряда: подбои под северо-западной стенкой, остатки шкуры коня (череп и конечности), северо-восточная ориентация, эта группа составляет единое целое с северопричерноморской. Её истоки показывает погребение из Иловатки (по пряжке (рис. 6, 1) - не старше второй четверти VII в.), содержащее пока только прототипы Р-образных скоб кинжала, геральдических бляшек и характерных пряжек с прямоугольной или трапециевидной рамкой (рис.6, 7, 32, 40), совершённое в подбое и ориентированное на северо-восток144. Это самое раннее погребение данного типа, которое следует датировать второй третью VII в.. Оно немного младше уже упоминавшегося булгарского причерноморского погребения первой трети VII в. из Большого Токмака, совершённого в яме с заплечиками и ориентированного на северо-запад145. Также в яме с заплечиками совершено и ориентированное на север п.1 кургана 2 из Малой Терновки, территориально близкое и тоже вмещавшего пряжку типа «Суцидава»146. Но если в двух последних геральдические бляшки лишь намечаются, а погребальный обряд иной, то в Иловатке мы имеем аналогичный обряд и явные прототипы пояса и вооружения. Поскольку в Нижнем Заволжье VII в. не могло быть булгар, совершенно очевидно, что речь идёт о хазарах. Следовательно, и все аналогичные по обряду северопричернорские погребения с геральдическими наборами появляются всё-таки после 679 г. и связаны с хазарами.

Тюркские истоки погребального обряда рядовых хазар очевидны, но прямые параллели с обрядом тюрок-тугю ограничены только погребениями с конем. Среди инвентаря можно также отметить только костяные обкладки лука центральноазиатского типа и костяные подпружные пряжки кудыргинского типа (рис.6, 52) (Айвазовское, Мамай). Собственно, это и не удивительно. Поскольку обряды тюркютов чрезвычайно разнообразны даже на довольно компактных территориях, трудно было бы ожидать, что погребальный обряд племени, ещё с конца VI в. проживавшего так далеко на запад от основного ареала тюркютов, оставался бы идентичным восточнотюркютскому и во второй половине VII в..

Обрисованная нами структура перещепинской культуры сложна, но все её элементы тесно связаны между собой. Каганские комплексы Перещепины и Вознесенки, погребения высшей знати Келегеи, Новые Санжары, Макуховка, Ясиново, Романовка были бы совершенно нелогичными и необъяснимыми в Северном Причерноморье без рядовых погребений и погребений родовой знати, так же, как и гончарные ремесленные центры Канцирки и Мачех были бы совершенно бесполезными без наличия в степи большого количества населения, которое они обслуживали. Алано-хазарский симбиоз продолжал развиваться и дальше, наиболее ярко проявившись в салтовской культуре. Как я попытался показать, прямая связь салтовской и перещепинской культуры прослеживается на материалах кремационных погребений. Учитывая тюркютское происхождение данной группы населения и несомненную принадлежность ей таких комплексов, как Вознесенка и Глодосы, есть все основания отождествить её с группой этнических хазар.

Письменные источники дают основания считать, что в 90-х гг. Крым уже контролировался хазарами, где с ними и вошёл в контакт высланный Юстиниан ІІ147. Внезапный переход Аспарухом Дуная после по крайней мере нескольких лет пребывания в Огле также может быть объяснён лишь появлением на Правобережье Днепра хазар. Клады “антской” группы тоже дают интересную информацию. Их “выпадение” в землю в связи с событиями ок. 679 г. общепризнанно, поэтому показателен факт присутствия в их составе лишь единичных геральдических деталей степного неаварского круга, широко представленных в то же время в кавказских могильниках (Чми, Чир-Юрт, Борисово, Цибилиум и пр.), что свидетельствует об отсутствии контактов славян с хазарами накануне. Причина массовой невостребованности кладов объясняется лишь внезапным сдвигом лесостепного населения, обусловленным не просто появлением, а и проникновением в лесостепь кочевников, что прекрасно иллюстрируется Рябовским могильником на Сумщине и Арцибашевским погребением на Рязанщине.

Совокупность приведенных фактов позволяет поставить на порядок дня вопрос о роли Хазарского каганата в истории Северного Причерноморья последней четверти VII - первой половины VIII в., и, в частности, о расположении его центра именно на данной территории. Хазарские памятники Северного Причерноморья датируются в рамках последней четверти VII ­первой четверти VIII вв.. Позже центр Хазарского каганата снова переносится на Северный Кавказа, а со временем и в Поволжье. Непосредственное проживание хазар в Северном Причерноморье в конце VII - начале VIII вв. позволяет объяснить, почему именно в регионе Северского Донца после поражения хазар от арабов в 737 г. появилось многочисленное хазарское, аланское и булгарское население, создавшее яркую материальную культуру Хазарского каганата уже следующего периода - периода его расцвета.

Рисунки

1. Рис.1: 1 - Вознесенка; 2 - Сарыг-Булун; 3 - поминальный храм Кюль-Тегина; 4 - Мокрая Балка; 5-7 - хакасские мавзолеи; 8-10 - тюркские оградки; 11-14 - курганы с подквадратными ровиками.
2. Рис.2.: 1, 12, 32 - Новогригорьевка, могила І; 2, 4, 15, 18, 21, 30, 31 - Глодоси; 4, 17, 23 - Перещепина; 5, 8, 9, 14, 19, 22, 24, 26, 33, 35 - Вознесенка; 6 - Сивашовка; 7 - Виноградное, курган 5; 10, 11, 13, 20, 28 - Мокрая Балка; 16 - Келегеи; 25 - Новые Санжары; 27 - Арцибашево; 29, 34 - Ясиново; 36 - Уч-Тепе; 3-5 - реконструкция по А.К.Амброзу.
3. Рис.3: 1, 7 - Глодосы; 2 - Арцибашево; 3, 13, 19, 20, 35, 36 - Перещепина; 4, 6, 30 - Новые Санжары; 5- Келегеи; 8, 18, 23, 24, 29, 32, 34 - Ясиново; 9, 31 - Романовка; 10, 27 - Виноградное, курган 5; 11, 21, 25 - Уфа; 12, 22 - Морской Чулёк; 14 - Музей исторических драгоценностей Украины; 15 - Новопокровка; 16 - Джигинская; 17, 33 - Вознесенка; 26 - Макуховка; 28 - Наташино.
4. Рис.4: 1 - Перещепина; 2, 9, 23 - Уч-Тепе; 3 - Камунта; 4, 13, 16, 20, 27, 37 - Арцибашево; 5 - Борисово; 6 , 12 - Вознесенка; 7 - Новиковка; 8, 26 - Виноградное, курган 5; 10, 11, 14, 19, 24, 30, 31, 35 - хут. Крупской; 15, 18, 25, 36 - Белозерка; 17 - Уфа; 21, 28, 29, 32 - 34 - Портовое; 22 - Димовка.
5. Рис.5: 1- Вознесенка; 2-4 - Перещепина.
6. Рис.6: 1, 7, 32, 40 - Іловатка; 2, 3, 33, 67 - хут.Крупской; 4 - Рябовка; 5, 28, (59, 68 ) - Димовка; 6 - Портовое; 8, 24, 47 - Келегеи; 9, 56, 62, (38, 41, 64) - Бережновка, к.1, пох.7; 10, 13 - Перещепина; 11, 18, 35, 39, 42, 44, 53, 60, 65, ( 16, 29, 68) - Виноградное, к.5; 12 - Аккермень; 14 - Новые Санжары; 15, 19, 31, 37, 54, 61, ( 48, 55, 59, 67) - Арцибашево; 16, 36, 38, 41, 45, 51, 59, 66 - Сивашовка; 17, 34, 49, (45, 59, 63) - Богачёвка; 20, 21, 55 - Вознесенка; 22, (55) - Мокрая Балка; 23 - Сивашское; 25, 50, (59) - Рисовое, к.2, п.10; 26, (43) - Белозерка; 27, (33) - Виноградное, к.5; 29, (67, 68) - Уч-Тепе; 30, 48, 57, 58, 63, (38, 68) - ст. Красюковская; 43 - Уфа; 46 - Рисовое, к.13, п.12; 52 - Айвазовское; 64, (9, 16, 39, 67, 68) - Бережновка, к.111, п.1; 68 - Ковалёвка (цифры в скобках означают наявность в составе комплекса аналогичного предмета).

Примечания

1 Werner J. Der Grabfund von Malaja Perescepina und Kuvrat, Kagan der Bulgaren. - Munchen, 1984. 2 Димитров Д. Прабългарите по Севрното и западното Причерноморие. - Варна, 1987. - С.112. 3 См.: Аксенов В.С., Бабенко Л.И. Погребение VII в у с. Мохнач // РА.- 1998. - № 3.- С. 111-120. 4 Корзухина Г.Ф. К истории Среднего Поднепровья в середине І тысячелетия н.э. // СА. - 1955. - Т.22. - С. 68. 5 Плетнева С.А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура // МИА. - 1967. - № 146. - С. 101-102. 6 Амброз А.К. Восточноевропейские и среднеазиатские степи V - первой половины VIII в. // Степи Евразии в эпоху средневековья. - М., 1981 - С.19 - 21; Амброз А.К. О Вознесенском комплексе VIII в на Днепре - вопрос интерпретации. // Древности эпохи Великого переселения народов.- М., 1982 - С.204-222. 7 Кузнецов В.А. Поминальный комплекс VIII в. в окрестностях Кисловодска // СА.- 1985.- № 3. - С.206-213 8 Семенов А.И. К выявлению центральноазиатских элементов в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы // АСГЭ. - 1988. - Вып. 29. - С.97-111. 9 Комар А.В. Актуальные проблемы хронологии степных древностей Восточной Европы гуннского времени. // Кочевые культуры средневековой Восточной Европы. - Донецк, 1999. - С.19-54 (в печати). 10 Кызласов Л.Р. Древняя Тува. - М., 1979. - С.129-131. 11 Абрамова М.П. Новые материалы раннесредневековых могильников Северного Кавказа // СА. - 1982. - №2. - С.135-­155. 12 Пешанов В.Ф., Телегин Д.Я. Жертвенное место алано-гунского времени в урочище Макартет // АО 1967 г..- М., 1968. - С.229-232. 13 Косяненко В.М. Погребение у слободы Большая Орловка - ранний памятник салтово-маяцкой культуры // Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа.- Ростов-на-Дону, 1983. - С.113-117. 14 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты Восточной Европы // Vita Antiqua. - К., 1999. - №2. - С.121-­123, 131-132. 15 Саханев В. Раскопки на Северном Кавказе в 1911-12 годах // ИАК. - 1914. - вып. 56. - С.178, 179. 16 Атавин А.Г. Погребения VII - начала VIII вв. из Восточного Приазовья // Культуры Евразийских степей второй половины 1 тысячелетия н.э.- Самара, 1996. - С. 209, 229. 17 Rulikowski E. Mogila w Helenowce w powiece Wasylkowskim na Ukrainie w roku 1879 zbadana // Zbior Wiadomosci do Antropologii krajowej”. - Krakow, 1880. - t.IV, dl.I. - S.1­8, Tab.III; Томілович Л. Розкопки Е. Руліковським кургану біля с.Геленівка в 80-х рр. ХІХ ст. // V Міжнародна археологічна конференція студентів та молодих вчених:наукові матеріали. - К., 1997. - С. 42-44. 18 Самоквасов Д.Я. Могилы русской земли. - М, 1908. - С.133. 19 Комар О.В. До інтерпретації Глодоського комплексу // Музейні читання. - К., 1999. - С.72-75. 20 Сміленко А.Т. Глодоські скарби. - К, 1965. - С.54-56. 21 Амброз А.К. О Вознесенском. комплексе… - с.217-219. 22 Византийские историки. - СПб., 1860. - С.421-422. 23 Сміленко А.Т. Вказ. пр. - С.72. 24 Бужилова А.П. Палеопатологическая характеристика населения Маяцкого археологического комплекса. // РА. - 1995. - №4. - С.75. 25 Сміленко А.Т. Вказ. пр. - Рис.4. 26 Амброз А.К. О Вознесенском. комплексе… - С.210. 27 Сміленко А.Т. Вказ. пр. - С.8. 28 Там же. - С.23-25. 29 Айбабин А.И. Погребение хазарского воина // СА.- 1985.- № 3. - С.202. 30 Грач А.Д. Древнейшие тюркские погребения с сожжением в Центральной Азии // История, археология и этнография Средней Азии.- М., 1968. - с. 207-213; Могильников В.А. Тюрки // Степи Евразии в эпоху средневековья. - М., 1981. - С.31-32. 31 Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории Алтайских племен. - М.-Л., 1865. - С.65, 66. 32 Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура чаатас VI-ІХ вв// Степи Евразии в эпоху средневековья. - М., 1981. - С.47-48. 33 Арсланова Ф.Х. Курганы с трупосожжением в Верхнем Прииртышье // Поиски и раскопки в Казахстане. - Алма-Ата, 1972. - С.56-76. 34 Семенов А.И. Указ. соч. - с. 98-99. 35 Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура… - С.48. 36 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.132-133. 37 Семенов А.И. К выявлению центральноазиатских элементов… ­С.100-109. 38 Власкин М.В., Ильюков Л.С. Раннесредневековые курганы с ровиками в междуречье Сала и Маныча // СА. - 1990. - № 1.- С. 150-152. Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. - М., 1999. - с.121-128, 201-203. 39 Копылов В.П. Раскопки курганов в Цимлянском районе // АО 1980 г. - М., 1981. -С.105. 40 Амброз А.К. Кинжалы VI-VIII вв. с двумя выступами на ножнах // СА. - 1986.- № 4. - С. 59-61. 41 Саханев В. Указ. соч. - Таб.ІІІ, 2, 23. 42 Могильников В.А. Указ. соч. - Рис.22, 1, 8. 43 Абрамова М.И. Новые материалы раинесредневековых могильников Северного Кавказа // СА.- 1982.- № 2.- рис.6, 20. 44 Кухаренко Ю.В. О некоторых археологических находках на Харьковщине // КСИИМК. - 1951. - Т. ХLI. - Рис.30, 3. 45 Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура… - С.48; рис.28, 27, 28. 46 Семенов А.И. Указ. соч. - С. 103-108. 47 Кызласов Л.Р. Древнехакасская культура… - С.49; рис.28, 4. 48 Магомедов М.Г. Образование Хазарского каганата.- М., 1983.- Рис.27, 24; Гаврилова А.А. Указ. соч. - Рис.8, 1, 3. 49 Львова З.А. Варварская группа вещей из Перещепинского комплекса. - МАИЭТ. - 1995. - Вып.IV. - С.260. 50 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. 51 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии … - С.171. 52 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Гаврилова А.А Указ. соч. - С.64. 53 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Семенов А.И. Указ. соч. - С. 107-108. 54 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Семенов А.И. К реконструкции состава комплексов перещепинского круга // АСГЭ. - 1986. - Вып.27. - С. 97; Семенов А.И. К культурной атрибуции раннесредневекового погребения из Уч-тепе // КСИА. - 1987. - Вып.192. - С.59-66; Семенов А.И. Византийские монеты Келегейського комплекса // АСГЭ. - Л. - Вып. 31. - С.121 - 127. 55 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Семенов А.И. К выявлению центральноазиатских… - с.109; Семенов А.И. Византийские монеты… - с.127. 56 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Комар А.В. Актуальные проблемы … - С.19-54 57 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Левина Л.М. Этнокультурная история Восточного Приаралья. - М., 1996. - Рис.65, 6; рис.119; рис.123-126; рис.129; рис.133; рис.140. 58 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Пигулевская Н.В. Сирийский источник VI в. о народах Кавказа // ВДИ. - 1939. - №1. - С.114. 59 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Артамонов М.И. История хазар. - М.-Л., 1962; Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. - М., 1990. 60 Айбабин А.И. Указ. соч. - С.196. Тихомиров М.И. Именник болгарских князей // ВДИ. - 1946. ­№3. - С.87. 61 Гумилев Л.Н. Древние тюрки. - М., 1993. - С.202. 62 Артамонов М.И. Указ. соч. - С.162. 63 Тихомиров М.И. Указ. соч. - С.87. 64 Златарски В. История на Българската държава през средните векове. - София, 1994. - С.84-90. 65 Гумилев Л.Н. Указ. соч. - С.202. 66 Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. - М., 1980. - С. 159-160. 67 Маршак Б.И. Скалон К.М. Перещепинский клад. - Л., 1972. - С.3-12. 68 Артамонов М.И. Первые страницы русской истории в археологическом освещении // СА. - 1990. - №3. - С.276. 69 Werner J. Opt.cit. - S.44-45. 70 Бенешевич В.Н. К изучению перещепинского клада: надписи и клейма на предметах клада // ИАК. - 1913. - Вып.49. - С.116. 71 Там же. - С.116. 72 Литаврин Г.Г. Патриарх Никифор // Свод древнейших письменных известий о славянах. - М., 1995. - Т.ІІ. - С.221­224. 73 Литаврин Г.Г. Феофан Исповедник // Свод древнейших письменных известий о славянах. - М., 1995. - Т.ІІ. - С.248­251. 74 Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. - М., 1980. - С.159. 75 Там же. - С.161. 76 Литаврин Г.Г. Феофан Исповедник… - С.251. 77 Иванова О.В. Чудеса св. Дмитрия Солунского. Комментарий. // Свод древнейших письменных известий о славянах. - М., 1995. - Т.ІІ. - С.206. 78 Там же. - С.208. 79 Брайчевский М.Ю. Когда и как возник Киев. - К., 1964. - С.99-102. 80 Werner J. Opt.cit. - S.40-41; Балинт Ч. О принадлежности находки в малой Перещепине Куврату (история вопроса) // Материалы І тыс.н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. - К., 1996. - С.56-58. 81 Выражаю благодарность за консультации и помощь в чтении текстов сотруднику кафедры греческой филологии Киевского национального университета им. Т.Шевченко А.А.Савенку. 82 Чичуров И.С. Указ. соч. - С.60-62; 161-162; Литаврин Г.Г. Патриарх Никифор… - С.229-231; Литаврин Г.Г. Феофан Исповедник… - С.275-279. 83 Чичуров И.С. Указ. соч. - С.109-110; Чичуров И.С. Экскурс Феофана о протоболгарах // Древнейшие государства на территории СССР. - М., 1976 - С.65-80. 84 Балинт Ч. Указ. соч. - С.56-57. 85 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.114. 86 Львова З.А. Указ. соч. - С.262-263. 87 Новосельцев А.П. Указ. соч. - С.173-175. 88 Семенов А.И. Византийские монеты… - С.126. 90 Балинт Ч. О датировке центрально- и восточноевропейских степных древностей раннего средневековья (трудности и возможности) // Interaktionen der mitteleuropaischen Slawen und anderen Ethnika im 6.-10. jahrhundert. - Nitra, 1984. - C.17-19. 91 Гавритухин И.О., Обломский А.М. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. - М., 1996. - С.58-59. 92 Крупнов Е.И. Галиатский могильник, как источник по истории алан-оссов // ВДИ. - 1938. - №2. - С.118-119. 93 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.113-115. 94 Toth E.H., Horvath A. Kunbabony. Das Grab eines Awarenkhagans. - Kieskemet, 1992. - S. 215-221. 95 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.115-120, 131-132. 96 Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы // СА. - 1971. - № 3. - С.116.; Амброз А.К. Восточноевропейские и среднеазиатские… - Рис.6. 97 Айбабин А.И. Указ. соч. - с. 196-202; Айбабин А.И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени // МАИЭТ. - 1990. - Вып.І. - С. 64, 72 та ін. 98 Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии …- С.169-170. 99 Там же - С.172-173. 100 Гавритухин И.О., Обломский А.М. Указ. соч. - С.123, 142. 101 Там же - С.123. 102 Ловпаче Н.Г. Художественная керамика средневековой Адигеи. Автореф. канд. дис. - Таб.14, 13, 16, 30, 50, 74, 110, 135, 172 103 Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата. ­Харьков, 1985. - Рис.15. 104 Флеров В.С. Распространение лощеной керамики на территории салтовской культуры // Плиска-Преслава. -София, 1981. - т.2. - С.178. 105 Семенов А.И. Византийские монеты… - С.121. 106 Грінченко В.А. Вказ. пр. - С.58, 62. 107 Приходнюк О.М. Новые данные о пеньковской культуре в Среднем Поднепровье // Раннеславянский мир. - М., 1990. - Рис.7. 108 Брайчевський М.Ю. Нові розкопки на Пастирському городищі // АП. - 1955. - т.V. - Рис.5, 4. 109 Скадовский Л.Г. Белозерское городище Херсонского у. Белозерской волости и соседние городища и курганы // Труды VIII Археологического съезда. - СПб., 1897. - С.104-106, 126,127; Айбабин А.И. Погребение хазарского воина…- С.198­200; Орлов Р.С. Рассамакин Ю.Я. Новые памятники VI-VII вв. из Приазовья // Материалы І тыс.н.э. по археологии и истории Украины и Венгрии. - К., 1996. - С.102-116; Golden warriors of the Ukrainian steppes.- Edinburgh., 1993. - Р.53; Семенов А.И. К культурной атрибуции…- С.62-63; Монгайт А.Л. Археологические заметки //КСИИМК. - 1951. - Вып.41. - С.124­137; Иессен А.А. Раскопки большого кургана в урочище Уч-Тепе // МИА. - 1965. - № 125. - С.173-193; Ахмеров Р.Б. Уфимские погребения VI-VII веков нашей эры // КСИИМК. - 1951. - Вып.40. - С.125-137; Gavrilov A. Une tombe de nomade pres du village de Novopokrovka // Archeologie de la Mer Noire: la Crimee a I’epoque des Grandes Invasions IV - VIII siecles. ­Caen, 1997. - Р. 85-87; Толстой И. Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. - СПб., 1890. - Вып. 3. - С.140-142, 193-195; Кондаков Н. Русские клады. СПб., 1896. - Т.I. - С.200-202. 110 Balint Cs. Vestiges archeologiques de l’epoque tardive des Sassanides et leurs relations avec les peoples des steppes // AAH. - 1978. - T.ХХХ, F.1-2. - P.173-212; Garam E. Uber Halsketten, Halsschmucke mit Anhangern und Juwelenkragen byzantinischen Ursprung aus der Awarenzeit // AAH. - 1991. - T.ХLIII, F. 1-2. - P.151-180. 111 Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.116-120. 112 Новосельцев А.П. Указ. соч. - C. 175-176. 113 Balint Cs. Ibid. - Fig.4; Fig.8; Fig.14.

1. Ахмеров Р.Б. Указ. соч. - C.132-133.
2. Львова З.А. Семенов А.И. К проверке оснований реконструкции перещепинского меча // АСГЭ. - 1985. - Вып.26. - С.87.
3. Атавин А.Г. Погребения VII- начала VIII вв. из Восточного Приазовья // Культуры Евразийских степей второй половины 1 тысячелетия н.э.. - Самара, 1996. - С.209-264.
4. Могильников В.А. Кимаки // Степи Евразии в эпоху средневековья. - М., 1981. - С.43-44; Могильников В.А. Карлуки // Степи Евразии в эпоху средневековья. - М., 1981. - С.46.
5. Пріцак О. Не- “дикі” половці // Східний світ. - К., 1995. - №1. - С.10.
6. Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… ­С.115.
7. Орлов Р.С. Культура кочевников IV-VIII вв. // Этнокультурная карта территории Украинской ССР в І тыс.н.э.. - К., 1985. - С.98-105.
8. Там же. - С.103-105; Орлов Р.С. Рассамакин Ю.Я. Указ. соч. - С. 115.
9. Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. - М., 1996. - С.206.
10. Византийские историки… - С.391-392.
11. Феофилакт Симокатта. История. - М., 1996. - С.182-183.
12. Ронин В.К. Так называемая Хроника Фредегара // Свод древнейших письменных известий о славянах. - М., 1995. - Т.ІІ. - С. 371.
13. Сиротенко В.Т. Письменные свидетельства о булгарах IV-VII вв. в свете современных им исторических событий // Славяно­балканские исследования. - М., 1972. - С. 198-199.
14. Пигулевская Н.В. Указ. соч. - С.114.
15. История на България. - София, 1981. - С.70, 72.
16. Комар О.В., Піоро В.І. Кургани хозарського часу на Луганщині // Vita Antiqua. - К., 1999. - №2. - С.150-154.
17. Комар А.В. Предсалтовские и раннесалтовский горизонты… - С.120-121.
18. Орлов Р.С. Указ. соч. - С.103.
19. Димитров Д.И. Състояние и задачи на археологическите проичвания на прабългарите по Долния Дунав // Плиска­Преслав. - София, 1981. - Т.2. - С.72.
20. Орлов Р.С. Указ. соч. - С.103.
21. Иченская О.В. Об одном из вариантов погребального обряда салтовцев по материалам Нетайловского могильника // Древности Среднего Поднепровья. - К., 1981. - С.80-96.
22. Станчев С., Иванов С. Некрополът до Нови Пазар. - София, 1958.
23. Димитров Д.И. Състояние и задачи… - С.30.
24. Орлов Р.С. Рассамакин Ю.Я. Указ. соч. - С.103, 115.
25. Могильников В.А. Тюрки… - С.32-34.
26. Семёнов А.И. Романовское погребение и донские памятники предсалтовской культуры хазарского времени // Проблемы хронологии археологических памятников степной зоны Северного Кавказа.- Ростов-на-Дону, 1983. - С. 98-101; Лагоцкий К.С., Шилов В.П. Исследования Волго-Донской экспедиции // АО 1976 г. - М., 1977. - С.158-159.
27. Тарабанов В.А. Средневековый могильник у аула Казазово // Историческая этнография: традиции и современность. - Л., 1983. - С.150.
28. Саханев В. Указ. соч. - С.75-124.
29. Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии …- С.201-203.
30. Синицин И.В. Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья // Ученые записки СГУ. - 1947. - Вып. ХVII.- С .130 -131; Синицин И.В. Археологические памятники в низовьях реки Иловли // Ученые записки СГУ. - 1954. ­Вып. 39. - С. 230-234; Синицын И.В. Археологические исследования Заволжского отряда (1951-1953) // МИА.- 1959. - №60. - С.110, рис.34, 1, 2; Синицын И.В. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954-1955 гг.) // МИА. - 1960. - №78. - С.106-107, рис.39, 12-14; Максимов Е.К. Позднейшие сармато-аланские погребения V-VIII веков на территории Нижнего Поволжья // Археологический сборник. - Саратов, 1956. Вып. 1. ­С.65-85.
31. Смирнов К.Ф. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинградской области // МИА. - 1959. - №60. - С.19-20, рис.7.
32. Смирнов К.Ф. Кургани біля Великого Токмака (розкопки 1952 р.) // АП. - 1960. - Т.VIII. - С.177, рис.128, 1, 2, 9.
33. Орлов Р.С. Указ. соч. - Таб.2; рис.18, 14. 147 Артамонов М.И. История хазар… - С.196-201; Новосельцев А.П. Указ. соч. - С.91.